19 
Катрин с изумлением почувствовала, что в безжизненном теле, которое она обнимала, затеплилась жизнь.
– Я укрылся… – послышался слабый голос Мишеля, – но они ничего… не знали обо мне…
– Неправда! – закричала Катрин. – Я сама…
Мощная рука заткнула ей рот, и она почувствовала, что взлетает в воздух. Кабош одной рукой поднял ее и зажал под мышкой.
– Помолчи! – прошептал он среди орущей, беснующейся толпы. – А то мне никого из вас не спасти… и то не уверен!..
Он поставил ее на землю. Катрин не кричала больше. Обливая слезами жилистую, в рыжем пуху руку, которая придерживала ее, она тихо молила:
– Спасите его, спасите! Я так вас буду любить!
– Не могу. Слишком поздно. Да он и не жилец, смерть для него теперь благодеяние!
Катрин с ужасом увидела, как он отпихнул ногой кровоточащее тело и закричал:
– Нашли – вот главное! Так кончим с ним поскорее! Подойди поближе, Гийом Легуа! Покажи, что, несмотря на богатство, ты как был, так и остался добрым мясником! Прикончи эту падаль!
Кузен Гийом подошел. Лицо у него пылало багрецом, как у Кабоша, на красивом коричневом бархате плаща бурели пятна крови. И в изысканной дорогой одежде он оставался живодером, как его соратники. Недаром при виде крови взгляд его загорался свирепой радостью, а толстые губы расплывались в довольной улыбке. В руке он держал мясницкий топор, которым сегодня уже успел воспользоваться.
Кабош почувствовал, как напряглась Катрин, почувствовал, что сейчас она закричит, и, зажав ей рот свободной рукой, наклонившись к Гийому, прошептал:
– Кончи быстро и чистенько… Из-за девчонки…
Гийом согласно кивнул и наклонился к Мишелю. Кабош милосердно прикрыл уже не рот, а глаза Катрин. Девочка только услышала приглушенный хрип, а потом какое-то странное бульканье. Угрем вывернулась она из рук Кабоша и упала на колени. Глаза у нее расширились, она сама зажала себе рот, чтобы не закричать.
Перед ней, в луже крови, что пропитывала ее платье, лежало обезглавленное, но еще трепещущее тело Мишеля, и из шеи его, унося с собой жизнь, лилась кровь. Чуть поодаль лучник в стеганом зеленом колете бургиньонов старательно насаживал голову на копье.
Жизнь покидала Катрин. У нее похолодели руки, ноги. Из груди полился отчаянный безудержный плач – плач невыносимой боли.
– Зажми ей рот! – крикнул Легуа Кабошу. – Воет, как собака на кладбище!
Кабош наклонился, чтобы поднять Катрин. Он поднял ее, будто что-то неживое, будто вещь, она окаменела, застыла, руки и ноги у нее не разгибались, взгляд остановился, губы свело, но из груди все текло и текло нечеловеческое рыдание. Вожак мясников попытался зажать ей рот. Она взглянула на него безжизненными, никого не узнающими глазами. Крик оборвался, сменившись жалким щенячьим повизгиванием. Искаженное лицо девочки посерело, словно камень. Кабош держал ее, а она билась в конвульсиях. Нестерпимая боль, словно от сотен ножей, вонзалась в ее тело. Багровый туман плыл перед глазами, от гула в ушах лопалась голова. Страшная боль в затылке выжала из нее слабый стон, и ее тело обмякло в руках Кабоша.
– Лоиза! Лоиза! – донесся до нее, словно из-под земли, голос Кабоша.
Перед ней раскрылась черная бездна, и она стала падать в нее…
Барнабе-Ракушечник
Дни сменялись ночами, ночи днями, но для Катрин не наступало ни рассвета, ни сумерек, ни ночной тьмы. Она блуждала между жизнью и смертью, ее воспаленный мозг не находил тропинки к миру живых. Ей не было больно, но душа ее, разлучившись с телом, вела во мраке бездны изнуряющую борьбу с призраками, порожденными страхом, ужасом и отчаянием. Перед глазами все стояла жуткая кончина Мишеля, и кривляющиеся палачи все плясали фантастическую сарабанду. И если вдруг мирный свет озарял ее страждущую душу, тут же являлись отвратительные хохочущие хари, и девочка в ужасе принималась прогонять их.
Иногда ей чудилось, что кто-то плачет, там, впереди, в темном, бесконечно длинном туннеле, в конце которого брезжил свет. Она шла к свету. А туннель все удлинялся и удлинялся, а она все шла и шла…
Но настал наконец вечер, когда туман рассеялся, вещи сделались просто вещами и оказались расставленными по местам. Катрин распрощалась с царством теней. Но то, что она увидела, показалось ей продолжением ее болезненных видений. Комната, где она очнулась, была низкой и темной. Два приземистых каменных столба поддерживали низкий нависающий свод. В грубо сложенном из серых нетесаных камней очаге горел огонь, слабо освещая сгустившуюся в комнате темноту. Над огнем висел на крюке закопченный котелок, в нем что-то кипело и вкусно пахло овощами. У очага на старом трехногом табурете сидел худой человек и помешивал в котелке деревянной ложкой. Человек этот был Барнабе-Ракушечник.
19 
