Но... читается легко и любовь-морковь
267 
Раненый был еще крайне слаб и не мог так долго разговаривать. Он упал на подушки, черты его лица заострились, но счастливая Катрин ничего не замечала. Она ловко собрала украшения в ларец и вложила его в руки ошеломленному Сентрайлю.
– Берите же его, мессир Жан, и отыщите в городе ростовщика, который сможет за все это заплатить. Наверняка такие найдутся.
– Найтись-то найдутся, но не забывайте, что мы в осаде и не очень-то они жаждут раскошелиться. Золотые монеты могут пригодиться хоть сейчас, а вот с камнями, да такими дорогими, – другое дело: на них можно купить даже жизнь короля, и было бы глупо спустить их по дешевке!
В эту минуту, держа в руках широкое блюдо, в келью вошел отец-настоятель. На блюде были разложены повязки, корпия, стояли горшочки и баночки с лекарствами – он пришел перевязать раненого. Бросив на Арно прощальный взгляд, Катрин и Сентрайль вышли на улицу. Дальше их пути расходились: капитан должен был отправиться на передовую, куда звал его долг солдата, Катрин же собиралась вернуться домой.
– Будет лучше, если это пока побудет у вас, – сказал Сентрайль, протягивая ей ларец. – Не буду же я отбивать вражеские атаки с эдаким сокровищем под мышкой.
– Ни о чем не тревожьтесь. И удачи вам, мессир! – пожелала Катрин.
Едва она отошла, как вновь услышала за спиной:
– Катрин!
– Что, мессир?
Виноватая улыбка придавала лицу Сентрайля забавное выражение.
– С меня и Монсальви мало что возьмешь. Кажется, ни один из нас так и не догадался хотя бы поблагодарить вас!
Она улыбнулась в ответ, с радостью отметив, сколько дружеского участия светилось в его темных глазах. Молодая женщина чувствовала, что отныне во всем может полагаться на Сентрайля, что он жизни не пожалеет, чтобы ей помочь. А такая дружба не имеет цены!
– Благодарить не нужно, – промолвила она. – Вы сами сделали для меня гораздо больше!
Мимо них проехал военный обоз. Солдаты тащили за собой ручные тележки с ядрами для орудий, охапками хвороста и кувшинами с маслом. Все это направлялось на передовую. А у реки уже грохотали пушки англичан и бургундцев. Утро давно наступило, и противник решил пойти в атаку. Все мужчины бросились на городские стены, в то время как женщины, давно уже привыкнув к военной суете, продолжали как ни в чем не бывало хлопотать по хозяйству. Пройдет немного времени, и они присоединятся к своим мужьям, захватив с собой все необходимое: масло и вино – чтобы промыть раны, холсты – чтобы перевязать раненых или завернуть мертвых. Убежденная, что должна быть вместе со всеми, Катрин забежала домой, положила ларец в надежное место и, переодевшись в мужское платье, поспешила на передовую.
Однажды пойдя на поправку, Арно стал выздоравливать со сказочной быстротой. Могучий организм капитана не подвел его, и к лету он уже встал с постели, а в августе занял свое место в рядах защитников города. К тому времени Компьень еще не пал, он упорно оборонялся. Упорство его защитников обескуражило Филиппа Бургундского, и, как только представился случай и срочные обстоятельства позвали его в Льеж, он уехал, оставив во главе армии Жана Люксембургского.
Вопреки опасениям Сентрайля, возникшим у него в связи со столь подозрительными обстоятельствами пленения Жанны, Гийом де Флави защищал город с исключительным мужеством и стойкостью. Среди капитанов ходили слухи, что, поспешив поднять мост, толстяк Флави тем самым удовлетворил ненависть, которую питал к Деве его кузен, архиепископ Реймский Реньо де Шартр. Таким образом, речь шла всего лишь об услуге между родственниками…
А положение города, к несчастью, становилось все хуже. Отныне он был полностью окружен. Продовольствия не хватало, так как обозы не могли пройти. Связь с внешним миром поддерживали редкие смельчаки, пробиравшиеся туда и обратно под покровом ночи.
Теперь Катрин проводила все дни у городских стен, где вместе с другими женщинами ухаживала за ранеными. Она и Сара отправлялись туда перед каждой атакой и трудились до изнеможения, а ночью, обессилевшие, валились на кровати и спали мертвым сном, несмотря на голод и зной.
Стояла страшная жара. Повсюду роем летали мухи, изводя и солдат, и раненых. Было отмечено несколько случаев чумы, и, опасаясь эпидемии, городские власти приказали замуровать зараженные дома и сжечь трупы. То, что еще оставалось из продуктов, портилось от жары. Одной лишь воды благодаря реке было вдоволь, но и ее надо было доставать ночью, чтобы не попасть под огонь противника. Все эти трудности Катрин переносила стойко. Каждое утро, переодевшись в мужское платье, в сопровождении Сентрайля отправлялась она в монастырь Сен-Корнейль и раз от разу возвращалась оттуда все печальнее и взволнованнее. Не то чтобы Арно был с нею нелюбезен, но в отношении его к ней сквозила холодность, слишком уж подчеркнутая вежливость, и вот это-то и сводило с ума молодую женщину. Она бы желала подольше оставаться рядом с ним, разговаривать не только об осаде и пленении Жанны, но… и о нем самом, о том, как он жил без нее все эти годы, о его детстве, наконец. Кое о чем ей в свое время поведал Мишель, но теперь она желала знать подробности от Арно. А тот, казалось, и не собирался уступать. Мыслями его владела лишь одна Освободительница, и он вовсе не замечал страданий женщины, которая находилась подле него. Возвращаясь домой, где ждала ее Сара, Катрин часто с грустью думала о том, что мертвый Мишель будет вечно стоять у них на пути. Чем могла она доказать, что невиновна в его смерти? Ничем, кроме слов, в которые он не поверит, как привык вообще не верить ей… И его теперешнее поведение могло означать лишь одно: не решаясь прямо прогнать прочь женщину, готовую отдать за него и жизнь, и состояние, он безжалостно старался от нее отделаться.
267 
