– Гарррррен!.. Прррротивный… Гарррррен! Пррррротивный…
– Господи, – простонала Катрин. – Кто мог его этому научить? Если мой муж услышит, он свернет ему шею!
Абу-аль-Хаир от всего сердца смеялся. Он протянул руку, и птица послушно уселась на нее.
– Дай его мне! Мы такие с ним друзья! А в моей комнате никто его не услышит. Я научу его ругаться по-арабски!
Попугай позволил себя унести не только без сопротивления, но с явным удовольствием. Он снова заворковал, и Катрин, стоявшая у камина, глядя ему вслед, подумала, что они с кордовцем до странности подходят друг другу. Тюрбан Абу-аль-Хаира и перья на голове Гедеона были одного и того же огненно-красного оттенка. Но когда дверь за ними уже закрывалась, она еще спросила:
– Почему вы думаете, что я являюсь причиной тех чувств, которые ваш друг питает к герцогу Филиппу?
Насмешливая улыбка сморщила подвижное лицо крошечного врача. С попугаем на руке, он слегка поклонился и ответил:
– Мудрец сказал: «Не верь тому, что видишь своими глазами», но об ушах он ничего не говорил. Некоторые люди во сне разговорчивы, и те, кто находится рядом, многое узнают. Да благословит тебя Аллах, роза среди роз!
Гарен вернулся через два дня, изнуренный, взвинченный и явно в очень плохом настроении. Рассеянно взглянув на Катрин, едва коснувшись губами ее виска, объявил, словно о чем-то не имеющем никакого значения, что она должна готовиться: скоро он представит ее вдовствующей герцогине.
– Вас сделают одной из ее придворных дам, и наконец вы завершите ваше светское воспитание.
Если он и удивился появлению в своем доме лекаря-мавра, вызвавшего такое любопытство горожан, то вида не показал. Впрочем, Катрин представила гостя как старого друга своего дяди, и Гарен вроде бы с большим удовольствием познакомился с ним. Он принимал Абу-аль-Хаира с любезностью и радушием, совершенно очаровавшим крошечного лекаря.
– В наше время, когда люди рвут друг друга на части, словно дикие звери, когда они только и мечтают о том, чтобы убивать, грабить или разрушать любым способом, человек науки, утоляющий страдания бедного человеческого тела, – это посланник Бога, – приветливо сказал Гарен. И предложил гостю оставаться в его доме сколько угодно, поддержав Катрин, выбравшую для лекаря комнату с грифонами.
– Эта комната расположена в западном крыле первого этажа. Там легко устроить лабораторию, если вы захотите поселиться здесь надолго… или навсегда.
К удивлению и возмущению Катрин, считавшей, что лекарь связан с Арно, Абу-аль-Хаир рассыпался в благодарностях и принял предложение. А когда позже Катрин упрекнула его за это, он ответил:
– Мудрец сказал: «Ты будешь полезнее другу в доме его противника, но ты должен оплатить свой хлеб, чтобы тебя не в чем было упрекнуть».
Сказав это, лекарь, поскольку Гарен ушел, тоже отправился к себе, чтобы совершить вечернюю молитву.
Молодая женщина удовлетворилась таким объяснением. К тому же она была, несмотря ни на что, счастлива, что он живет у них. Иметь Абу-аль-Хаира под своей крышей значило быть уверенной: будет с кем поговорить об Арно – с человеком, который хорошо его знает, провел с ним месяцы… Благодаря мавру-лекарю она лучше узнавала Арно. Он рассказывал ей о каждом дне его жизни, о том, что он любит и чего не терпит. Как будто молодой капитан отчасти поселился в доме де Бразена. Присутствие Абу-аль-Хаира принесло в него жизнь и тепло. Надолго замершая надежда возродилась, стала сильнее и жизнеспособнее, чем прежде.
По вечерам, пока служанки готовили ее ко сну, Катрин нашла себе новое удовольствие: созерцать свое прекрасное тело. Верная Сара, стоя за ее спиной, подолгу расчесывала шелковые золотистые пряди ее волос, пока они не становились такими же блестящими, как гребень в руках цыганки. В это же время три служанки, протерев Катрин розовой водой, смачивали разными духами разные части ее тела. Сара руководила этим действом и составляла для Катрин благоуханные смеси. Долгое пребывание у купившего ее когда-то венецианского купца сделало цыганку искусным парфюмером. За десять лет, проведенных в лавке аптекаря-бакалейщика, Сара многому научилась, но Катрин совсем недавно открыла этот ее талант.
На волосы и глаза служанки капали несколько капель фиалкового экстракта, на лицо и груди – флорентийский ирис, за ушами – майоран, на икры и ступни – нард, розовую эссенцию – на живот и бедра и, наконец, чуть-чуть муската – в складки паха… Все эти благовония наносились так легко, что, перемещаясь, Катрин создавала вокруг себя полный свежести ароматный ветерок.