очень нудно 
78 
Укрепившись в своем решении, она спустилась на кухню, где хлопотала госпожа Ригоберта.
Она сообщила, что мэтр Жак был вынужден с рассветом уехать в Бурж, призываемый своими делами.
– Он вас просил, милая госпожа, – добавила экономка, – считать себя хозяйкой этого дома. Все мы получили приказ слушаться вас во всем. Он надеется, что вам будет хорошо, и позволил себе увезти с собой ваших юных слуг.
– Это превосходная идея! Мальчики крутились здесь без всякого толка, не зная, что делать. Скачка по большим дорогам – лучшее, что можно придумать для них!
– Таково было и мнение мэтра. Вот письмо, которое он оставил для мадам.
В своей краткости письмо было недвусмысленно выразительным.
«Уезжаю я, Катрин. Я не способен сдержать данное вам обещание. Простите меня! Дом в вашем распоряжении. Я вернусь в день свадьбы. И только один раз, моя любовь… позволь мне сказать, что я тебя обожаю…»
Взволнованная, Катрин перечитала записку еще раз, затем встала, взяла письмо и после некоторого колебания подошла к камину и бросила в огонь.
Кусочек пергамента почернел, съежился и загорелся, распространяя запах паленой кожи. Скоро от него ничего не осталось, кроме горстки пепла.
По мере того как шли дни, город раздувался как река, в которую вливаются грозовые потоки воды. Причиной тому была задержка со свадьбой, так как те, кто приехал ко второму июня, остались, а за ними приезжали те, кто не успел к первой дате, и теперь радовались неожиданной удаче.
Все гостиницы были переполнены. Многие амбары стали приспосабливать под ночлежки. Дома для гостей при монастырях так же, как и частные жилища, были забиты до отказа. По реке и по дорогам толпами съезжались торговцы, знать из Анжу и Турени. Были даже установлены большие полевые шатры, и все луга вокруг города запестрели пурпурными, шафрановыми, ультрамариновыми или черными бутонами, а повсюду стали понемногу прорастать леса разноцветных знамен.
Появились акробаты, танцоры, певцы, канатоходцы, давая представления прямо под открытым небом. Водили медведей и показывали ученых собак, жонглеры ловко выбрасывали в черное небо огни. Они устраивались где только могли – в поле, под старым деревянным навесом на рынке, который мог дать приют на ночь.
Портовые таверны оккупировали уличные девицы. Можно было видеть, как они, прислонившись к дверям притонов, быстрым движением откидывали неплотно натянутое платье при приближении мужчин, показывая бледное тело. Их пронзительные голоса наполняли собой всю улицу, к шумному неудовольствию госпожи Ригоберты, которая с заходом солнца опускала ставни на окна магазина и закупоривала все двери, словно опасаясь, что они устроятся у нее.
В память об умершем ребенке и, может быть, желая отблагодарить своих добрых подданных в Туре за длительное ожидание, король велел объявить, что после церемонии бракосочетания отправится в аббатство Сен-Мартен, чтобы касаться золотушных[11]. И эта великая новость облетела страну с быстротой пушечного ядра, привлекая страждущих.
А Тур, который украшался цветными лентами и гирляндами, в котором возводились помосты для живых картин, без чего не мог произойти радостный въезд двора, все больше и больше стал походить на город, охваченный безумством карнавала, какой-то пляской смерти, в которую были вовлечены самая страшная нищета и вызывающая роскошь.
Катрин не выходила из дома, кроме тех случаев, когда в сопровождении госпожи Ригоберты отправлялась на заре к мессе в соседнюю часовню якобинцев. Заточив себя в четырех стенах дома Жака Кера и довольствуясь маленьким садом для прогулок.
Она считала себя изгнанницей и не хотела встречаться ни с кем, даже с лучшими друзьями. С ее стороны это не было ни неблагодарностью, ни безразличием, а простым нежеланием кого-либо компрометировать.
Катрин, находясь вне закона, не хотела подставлять своих друзей.
Каждое утро она, едва встав с постели, подбегала к окну и смотрела на главную башню замка в надежде, что сегодня на ней появится большое знамя голубого, пурпурного, белого и золотого цветов с иерусалимским крестом – знамя Иоланды, ее покровительницы. Но тщетно…
А потом внезапно все пришло в движение. За два дня до назначенного дня появился Жак во главе группы людей, нагруженных благоухающими тюками: пряностями, без которых не может обойтись ни одно уважающее себя празднество.
При виде своего друга у Катрин забилось сердце. Его бледность говорила о непрекращавшемся труде и бессонных ночах. Он улыбнулся и поцеловал ее, но его улыбка была грустнее слез, а губы холодны. С ним приехали Готье и Беранже. Восторг от путешествия был написан на их сияющих лицах и блестящих глазах.
78 
