В последний период его жизни «эти сцены обычно протекали с невозможной простотой, — пишет его секретарь А.Симанович, — и Распутин в таких случаях соответствующую даму выпроваживал из своей рабочей комнаты со словами: Ну, ну, матушка, все в порядке! После… Распутин обыкновенно отправлялся в напротив его дома находящуюся баню. Но данные в таких случаях обещания всегда исполнялись… Он терпеть не мог навязчивых особ. Но с другой стороны он надоедливо преследовал не поддававшихся его вожделениям дам. В этом отношении он становился даже вымогателем и отказывался от всякой помощи в делах… Бывали также случаи, что приходившие к нему с просьбами дамы прямо сами себя предлагали… В таких случаях Распутин… читал просительнице самое строгое нравоучение. Их просьбы все же исполнялись».
Не в силах побороть влечения к женщинам, Распутин выработал «теорию бесстрастия»: прикосновением к женщине, поцелуями он не возбуждает ее страсть, а, наоборот, от страстей освобождает. По словам Е.А.Казаковой, в 1903 году Распутин «говорит молодым девушкам, что странники ходят по святым местам… насилуют девушек и запрещают им говорить об этом. Средством против этих соблазнов, по учению Распутина, являлись его поцелуи девушкам до тех пор, пока поцелуи не сделаются противными». Так сказать, идея «сексуальной гомеопатии» — лечение в малых дозах тем, что опасно в больших. По словам Илиодора (Сергея Труфанова), «целовал старец только молодых, но так как и старые — и гораздо усерднее молодых — лезли освятиться поцелуями „старца“, то он их бесцеремонно отталкивал». Илиодору хотя и жалко было старушек, но он рассудил, что у них за старостью «блудных страстей нет — правильно Григорий поступает».
«Снимая с женщин страсти и как бы забирая их греховные помыслы на себя, Распутин для проверки полности покаяния приглашал с собою мыться в бане молодых девушек и женщин». Цель этих совместных омовений была показать как бесстрастие Распутина, так и покорность его учениц. "В первое же свидание я спросил Григория, правда ли это, — пишет Г.П.Сазонов. — Он как-то по-детски спокойно признал это. На мою возмущенную реплику он так же спокойно ответил: «…Гордыню принижал. Великий грех гордыня. Пусть не думают, что они лучше других». И.Манасевич-Мануйлов передает рассказ Распутина о посещении его в Покровском светскими попечительницами из Петербурга: «Я видел их гордость… Они считали себя превыше всех… Я полагал, что надо их смирить, унизить… Когда человек унизится, он многое постигает… Они мыли меня и претерпели все унижение…»
Распутин якобы говорил Илиодору (Труфанову): «Мне прикоснуться к женщине али к чурбану все равно… Я хотение направляю отсюда, из чрева, в голову, в мозги, и тогда я неуязвим. И баба, прикоснувшись меня, освобождается от блудных страстей. Потому-то бабы и лезут ко мне: им хочется с мужиком побаловаться, но нельзя… Вот и обращаются ко мне с просьбой снять с них страсти…» Труфанов приводит рассказ Распутина о поездке в Сибирь с петербургскими поклонницами: «Легли все на полу. Сестры попросили меня раздеться, чтобы они могли прикоснуться к моему голому телу и освятиться, сделаться чистыми… Что ж, с бабами дурами спорить, что ли, будешь? Этак они сами тебя разденут. Разделся. А они легли около меня кто как мог…»
По мысли Распутина, быть голым среди голых женщин и побороть себя было большим «подвигом», чем отсидеться от соблазна за монастырскими стенами. Это значило как бы вернуться к временам Адама и Евы, когда мужчина и женщина не стыдились друг друга, еще не зная первородного греха. Однако от «изгнания страстей» с помощью поцелуев и бань недолог был шаг к более радикальным средствам. Описание Труфановым, как они с Распутиным в 1910 году в Царицыне изгоняли «блудного беса» из одержимых, читается наподобие Декамерона. Если Труфанов считал, что бес сидит «под ложечкой» и изгонять его нужно «молитвой, крестом да водой», то Распутин усматривал беса в другом месте, и соответственно другое орудие требовалось для его изгнания.
Вот он уединился изгонять беса из «здоровой, полной» купчихи, муж которой «часто отлучается из дома и путешествует по святым местам». "В комнате началась страшная возня, — пишет Труфанов. — Тянулась она долго. Я начал нервничать. Не вытерпел, заглянул в дверь сквозь стекло и увидел такую картину, что, крайне смущенный, прямо-таки отскочил от дверей. Минут через пять вышел из «кабинета» и «старец». Вид у него был ужасно усталый, он тяжело дышал.