Особенно,... 
58 
Кажется, ей было лет пять.
Широкая грязноватая повозка... Их встречали на станции. Маша вспомнила: курчавый возница подхватил большой чемодан. Она видела борт, деревянный и грубо обструганный... Пыль вилась над дорогой, вскипала под лошадиными копытами, выбивалась дымком из-под колес. Качаясь на дорожных рытвинах, телега подъезжала к дому. На крыльце белела фигура. Бабушка Фейга. Ее родная бабушка. Папина мать.
Телега остановилась у калитки. Руки возницы подхватили Машу и поставили на землю, по которой, держась за материнскую руку, девочка пошла к крыльцу. Раньше у нее не было бабушки. Подняв глаза, лучившиеся радостью, Маша побежала по ступенькам.
«Вот, это Мария, ваша внучка», – сухой материнский голос шелестел за ее спиной. Маша замерла. Она смотрела на бабушкины руки, которые должны были вот-вот распахнуться... Сухонькая ладонь поднялась над Машиной головой. Бесцветные внимательные глаза осматривали ее лицо: нос, губы, подбородок. «Ты – дочь моего любимого сына», – бабушка Фейга сказала и отвернулась. Ушла в дом.
Больше они не виделись. Маша вспомнила: ночевать остановились у других родственников. Кажется, у папиной двоюродной сестры.
Отрезок памяти закончился. Она отняла пальцы от лба, и мысль, отпущенная на волю, побежала, захватывая насущное: Оськина любовная история. Конечно, такие истории случались и раньше, но на этот раз все выглядело подругому. Маша подумала: всерьез. Прежде тетя Клара не била тревогу. Относилась к его личной жизни так, словно Оська был барчуком, от случаю к случаю заводившим интрижку с очередной горничной. Сравнение, пришедшее на ум, честно говоря, хромало. Социальных претензий у тети Клары не было и быть не могло. Однако в том, что стояло за словом не наша, никаких сомнений не было. Вдумываясь внимательно, Маша пришла к выводу, что на этот раз отлично понимает тетку. Вульгарная блондинка. Воображение нарисовало девицу, сидящую в низком кресле нога на ногу... Женится, будут приходить вдвоем. Эта дура будет говорить всякие глупости. «Вот именно. Не наша».
В отличие от тети Клары, она вкладывала в это слово совсем другой смысл.
Раньше брат был не прочь поболтать. Теперь, похоже, затаился. Как бы то ни было, следовало разузнать подробности. Для начала хотя бы познакомиться. Сидя за письменным столом, Маша обдумывала план. Как будто в первый раз, принятая волчьей стаей, выходила на охоту – собиралась идти по чужим следам.
На просьбу о помощи брат откликнулся сразу. «С математикой? Конечно, приезжай! Если срочно, давай сразу».
В Оськиной квартире никого не было. Быстро осмотревшись, как будто пошарив по углам, она не заметила ничего подозрительного. Письменный стол, заваленный книгами. В ванной одно махровое полотенце.
Маша вернулась в комнату и уселась в низкое кресло. Задав пару вопросов, ответы на которые знала заранее, она захлопнула учебник и спросила про бабушку Фейгу.
– Бабушку? Конечно, помню, – Иосиф удивился.
– Она... Когда папа женился на маме... Она... не радовалась?
– Увы... – брат отвел глаза.
– Я хочу знать.
– Ну что тут... – Иосиф начал неохотно. – Дядю Мишу она любила. Материнская гордость. Остальные учились не ахти как...
Из Мозыря они уезжали один за другим – братья и сестры, не хватавшие звезд с неба. Один пошел на завод, другой выучился на счетовода, младшая сестра стала фельдшером. Машин отец начал с фабзавуча, но, поработав год-другой не то токарем, не то фрезеровщиком, запросился в высшее учебное заведение, куда и был направлен без отрыва от производства, так что перед войной – годам к двадцати пяти – имел в кармане диплом отличника Политехнического института. Преподаватели прочили ему блестящее будущее. Братья и сестры постепенно обустраивались, получали жилплощадь, кто комнату, а кто и две. В те времена это, в общем, было нетрудно: город стремительно пустел.
– В тридцатых? – Маша смотрела опасливо.
– И в двадцатых, – брат кивнул. – Правда, тогда в основном на запад. Потом все больше на восток... – он усмехнулся.
Маша не заметила усмешки:
– Значит, приехали и заняли чужое?
– Ну... Если учесть, что жилищное строительство начали только при Хрущеве... – Иосиф снова кивнул.
– У моей бабушки, – Маша выделила словом, – и раньше была своя квартира. До революции, – она сказала с напором. – Потом разбомбили. В войну.
– До войны, – возвращаясь к семейной истории, Иосиф откинулся на диване, – бабка с дедом жили в своем Мозыре, и не помышляя о переезде. Собственно, будь бабкина воля, она не отпустила бы и детей. Но дед уперся: нечего им тут делать. А может, – Иосиф почесал в затылке, – не надеялся прокормить...
58 
