26 
Тело Эмбер напряглось, но ей не под силу было сопротивляться искушению его страсти и ее собственной.
— Мы не должны, — прошептала она.
— Да, — тоже шепотом ответил он и улыбнулся.
— Это опасно.
— Это восхитительно до невероятности.
Эмбер пыталась спорить, но безуспешно. Быть в объятиях ее темного воина было поистине восхитительно до невероятности.
— Открой мне свои губы, — прошептал Дункан, почти касаясь их своими. — Дай мне попробовать твоего нектара — я сделаю это так же нежно, как пчела пробует фиалку.
— Дункан…
— Да. Вот так.
На этот раз Эмбер не испугалась, когда почувствовала живое тепло его языка, скользнувшего к ней в рот, но поразилась его сдержанности. Она ощущала бушующую в нем страсть — словно бурное море, волны которого разбиваются о берег его воли.
Все его тело было невероятно напряжено, словно натянутая тетива. Он содрогался от желания. Но его поцелуй был лишь немногим больше, чем дуновение тепла, чем легкое касание вспыхнувшего и тут же угасшего язычка пламени.
Сама того не сознавая, Эмбер с едва слышным, коротким стоном шире открыла губы, прося большего, чем предлагал Дункан. Огрубевшие в сражениях руки осторожно переместились, притягивая ее все ближе и ближе к средоточию пылавшего в нем огня.
— Дункан, — прошептала она.
— Да?
— Ты на вкус, как солнечный свет и как гроза в одно и то же время.
У него перехватило дыхание от участившихся ударов сердца.
— А ты на вкус — как мед с пряностями, — сказал Дункан. — Я хочу вылизать все до последней сладостной капельки.
— Я хочу, чтобы ты сделал это.
Его выдох превратился в стон. Его губы настойчивее прильнули к ее губам, ища более полного слияния. Его руки лепили ее податливую теплоту по форме его тела до тех пор, пока она не ощутила каждую частицу его силы. Его сильные пальцы раскачивали ее бедра в ритме таком же древнем, как желание, к таком же неведомом ей, как заря нового дня.
Наконец Дункан поднял голову и с трудом перевел дыхание.
— Мое тело знает тебя, — уверенно сказал он. — Оно откликается на тебя, как ни на кого другого.
Эмбер охватила дрожь; она боролась с двумя потоками страсти — его и своей; их желание сливалось и росло, пока не стало рекой в половодье, и берег уже обваливался у нее под ногами, и течение было готово вот-вот подхватить ее и унести.
— Сколько раз мы лежали вместе в темноте, соединенные, и наши тела были скользкими от желания? — спросил он.
Эмбер хотела ответить, но, ощутив руку Дункана на своей груди, растеряла все мысли.
— Сколько раз я снимал с тебя одежду, целовал твои груди, твой живот, атласную гладкость твоих бедер?
В ответ раздался лишь прерывистый стон желания.
— Сколько раз я раздвигал тебе бедра и входил в твои горячие, ждущие меня ножны?
— Дункан, — простонала она. — Мы не должны.
— Почему нет, любимая? Почему нельзя делать того, что мы раньше уже делали много раз?
— Мы не… — У нее перехватило дыхание. — Никогда.
— Всегда, — возразил ей Дункан. — Но…
Он осторожно прихватил зубами нижнюю губу Эмбер, заставив ее замолчать. Когда его пальцы скользнули ей под плащ, добрались до сосков и стали ими играть, и соски затвердели от его прикосновений, ноги у нее подкосились.
— Дорогой желания мы с тобой много раз проходили вместе, — сказал Дункан, улыбаясь и склоняясь над ее грудью. — Вот почему наши тела так быстро отвечают друг другу.
— Нет, это…
Голос Эмбер оборвался, потому что в это мгновение жаркие губы Дункана сжали ей сосок. Когда же он легонько провел по нему зубами, она едва не лишилась чувств.
— Дункан, — прерывающимся голосом прошептала Эмбер, — ты как огонь, который сжигает меня.
— Нет, это ты меня сжигаешь.
— Мы не должны больше… касаться друг друга. Дункан как-то загадочно усмехнулся.
— В свое время, — согласился он. — Но сначала я потушу тот огонь, что в тебе. А ты потушишь тот, что во мне.
Охваченная дрожью Эмбер представила себя нагой в объятиях Дункана, когда одежда не притупляет пронзительности ощущений, когда между ними нет ничего, кроме страстного жара их слившегося дыхания, и она отдает свое тело своему темному воину.
Вдруг безымянного воина ты пожелаешь всем сердцем, душою и телом.
— Нет! — внезапно крикнула она. — Это грозит нам бедой!
Сильные руки сжали ее еще крепче и не дали ей вырваться, когда она попробовала это сделать.
26 
