98 
Ее глаза всегда радостно вспыхивали, когда он заходил к ней после утреннего разбора жалоб крепостных и вилланов. Она улыбалась счастливой улыбкой, когда оборачивалась и видела, что он стоит на пороге, наблюдая за тем, как она расшифровывает древние манускрипты.
Тысячей разных путей приходила она к нему, чтобы сказать, как она счастлива быть его женой.
— Ты — как солнце, когда все остальное — дождь, — сказал Дункан.
Еще несколько слезинок выкатились из глаз Эмбер и обожгли Кожу Дункана. Он перевернулся на спину, крепко притянув ее к себе под бок.
— Без тебя, — прошептал он, — не знаю, как бы я остался в живых на поле битвы, в какое превратился мой разум.
— Темный воин.
Боль пронзила Эмбер, сдавила ей горло еще сильнее, чем слезы. Слова любви, которые она хотела сказать Дункану, стали огнем, пылающим в ее молчании.
С закрытыми глазами Эмбер подвинулась, чтобы прижаться еще теснее к телу мужа. Его пыл и мощь притягивали ее все сильнее с каждым часом, что она с ним проводила. Мысль о том, что она может потерять Дункана, была подобна кинжалу, поворачивающемуся у нее в сердце.
— Дункан, — прошептала она. Прерывающийся голос Эмбер и горячая струйка слез, текущая по его плечу, вызвали в, Дункане прилив нежности. Он ласково погладил ее волосы. Она шевельнулась, и что-то влажное и горячее прочертило его щеку.
Сначала он подумал было, что это ее слезы. Но потом понял, что это был кончик языка, которым она любовно заигрывала с ним.
— Ты искушаешь меня, — чуть охрипшим голосом сказал Дункан.
Волны приятного тепла побежали по телу Эмбер — сладостное эхо чувственного предвкушения, нахлынувшего на Дункана. Он больше не старался сдерживать бурного прилива желания, который вызывали в нем ее прикосновения, потому что его уже не заботило, кто из них первым откликался на зов страсти, а кто вторым.
Дункан усвоил, что страсть Эмбер — это огонь, который ярко пылает и тогда, когда горит сам по себе, и тогда, когда сливается с его пламенем.
Мелкие зубки нежно попробовали укусить бугор мускулов на плече Дункана. Укус был еще и предлогом, чтобы лизнуть его кожу. Получилось что-то вроде поцелуя, сопровождаемого судорожным вздохом.
— Ты меня хочешь, бесценная Эмбер? Еще один дрожащий вздох.
— Да, — прошептала она.
Но когда Дункан пошевелился, чтобы обнять ее, она отстранилась.
— Нет, — шепотом произнесла она.
— Похоже, ты еще сама не решила, — с улыбкой сказал Дункан. — Может, я чем-нибудь могу помочь, чтобы…
Его поддразнивающие слова оборвались и закончились стоном удовольствия, когда нога Эмбер оказалась между его ногами.
— Цветок уже цветет, — сдавленным голосом проговорил он. — Я чувствую его тепло.
— Цветок знает, что солнце скоро встанет. Он хочет, чтобы каждый лепесток был к тому времени готов принять самый первый золотой солнечный луч.
— Солнце уже встало. — Его голос превратился в сдавленный шепот.
— Правда?
Под покрывалом маленькая рука провела по обнаженному торсу Дункана.
Ниже на нем тоже ничего не было.
Нежные кончики пальцев прошлись по Дункану, измеряя и лаская его восставшую плоть. Потом ее охватила мягкая ладошка. У него вырвался звук, в котором слились воедино смех и страсть.
— Ты прекрасно знаешь, что оно встало, — промолвил он. — Доказательство у тебя в руке.
— Только часть доказательства. Боюсь, что на все доказательство целиком мне не хватит и обеих рук.
— Жаль, пропадет зря.
— Да, — пробормотала Эмбер.
— Есть один способ.
— Я как раз над ним размышляю.
— Ложись на спину, бесценная Эмбер. В этом положении ты сможешь размышлять гораздо глубже.
— Мне так не кажется.
Смешинка и чувственная хрипотца в голосе Эмбер заставили Дункана улыбнуться. Страсть и предвкушение свернулись в нем в еще более тугую пружину.
— О чем же ты тогда думаешь? — спросил он.
— Боюсь, что когда ты узнаешь, то упадешь в обморок.
— Я уже лежу.
— Лежишь, да не весь.
— Большая часть меня.
Эмбер улыбнулась и провела кончиками пальцев от основания кверху по той части Дункана, которая не лежала.
— У тебя такая милая ведьмина улыбка, — сдавленно сказал он. — О чем ты думаешь, что так улыбаешься?
— У меня две руки… и рот. Этого хватит? Какое-то мгновение Дункан не понимал, о чем речь.
В следующее мгновение руки Эмбер сомкнулись на нем, и он ощутил бархатное тепло ее языка. Все тело его напряглось в бурном приливе.
98 
