— Ты не промахнулся!..
— Да, не промахнулся… Но иногда мне приходит в голову, что лучше бы мне промахнуться.
Когда он прочитал смятение в лице Джессики, уголки его рта опустились. Он жестом предложил ей выпить бренди. Она глотнула, сделала гримасу, затем глотнула второй раз.
— Это вовсе не значит, что я желал смерти лорду Роберту, — пояснил после паузы Вулф. — Но если бы я не сделал этого эффектного выстрела, он оставил бы меня у чейеннов. Мне тогда было тринадцать, я готовился к посвящению в воины.
Джессика смотрела на Вулфа поверх рюмки, в ее задумчивых глазах плясали блики пламени.
— Может быть, мало что изменилось бы, если бы я остался, — продолжал Вулф, пожимая плечами — Я всегда был чужаком среди чейеннов. Какую-то часть моего «я» всегда притягивала страна среди моря, где жил мой отец. Но я никогда не чувствовал себя и англичанином. Большая часть моего «я» принадлежала дикой стране с лесными кострами. Проклятый виконтов дикарь!
Она издала протестующий возглас.
Вулф снова пожал плечами.
— В итоге я не стал ни индейцем, ни англичанином Я стал человеком, который сам избирает свой путь, свой образ жизни.
— Человек Запада.
Он несколько грустно улыбнулся.
— Да… Человек без дома и семьи, с прошлым, которое больно вспоминать.
Вулф взглянул на Джессику. Печаль в ее глазах была почти осязаемой. Слезы снова покатились по ее щекам, потому что она знала, о чем он думает: он, человек Запада, был женат на женщине, которая не подходила ему.
— Вулф…
— Допей бренди, эльф. Затем я протру твое лицо и руки розовой водой. После этого, если ты пожелаешь, я обниму тебя так, чтобы ты не слышала ветра, и ты уснешь.
Джессика пробовала что-то сказать, но Вулф приложил палец к ее губам.
— Допей бренди. Это снимет напряжение с твоих мышц почти так же хорошо, как и массаж.
Воспоминания о той ночи, когда Вулф втирал ароматное масло в ее ноющее тело, молнией сверкнули перед глазами
— Не беспокойся, Джесси, — сказал он будничным тоном. — Я больше не напугаю тебя, как прошлый раз. Тебе не надо будет бороться за свою жизнь.
С закрытыми глазами Джессика подняла рюмку, допила остатки бренди, удивляясь про себя, почему она испытала сейчас не облегчение, а горечь.
— Вулф, — она закашлялась и проглотила комок в горле. — А все… то есть большинство.. — Она вновь закашлялась.
— Не спеши, эльф. — Вулф прислонил Джессику спиной к подушкам и подтянул выше меховое одеяло — Расслабься
Он потянулся за стаканом с водой, смочил льняную тряпочку и выжал ее. Он легонько протер Джессике лицо, удалив следы слез.
— Вулф.
Он издал гортанный звук, похожий на мурлыканье очень большого кота
— Я думала, что все браки похожи на брак моей матери, — сказала Джессика.
— Я понимаю тебя. Сейчас.
— Но они ведь не такие?
— Нет.
— Даже на брачном ложе?
— Там тем более, — ответил Вулф, слишком тщательно выжимая тряпочку. — Если муж и жена любят друг друга, брачное ложе — место наслаждения дла обоих. Если есть любовь… Если есть любовь, я думаю, рай не сможет дать большей радости.
Тряпочка легко двигалась по руке Джессики. Порой она касалась чувствительной внутренней стороны запястий, где под нежной кожей тихо пульсировала жизнь.
— Большинство мужчин, — продолжал Вулф, водя тряпочкой по ее ладоням и пальцам, — не пьяницы и не жестокие маньяки. Они не испытывают удовольствия, когда больно женщине.
Джессика смотрела на Вулфа внимательными, широко открытыми глазами.
— Любой мужчина, достойный так называться, сознает свою силу. Он знает, что женщины более деликатно устроены, медленнее загораются страстью; но уж коли женщина загорелась, ее огонь не сравнить ни с чем. И она щедро делится этим пламенем с любимым.
— Несмотря на боль?
— При возбуждении женщина испытывает только удовольствие, чувствуя мужчину в своем теле. Когда пламя разделяют оба партнера, это самый сладкий вид горения… Для обоих.
— Огонь без боли, — прошептала Джессика, вспомнив свои слова.
Волна желания накатила на Вулфа, но ничто в его лице не изменилось; он отвернулся, чтобы сполоснуть тряпочку
— Да, — произнес он, протирая другую руку Джессики. — Огонь без боли.
Она продолжала смотреть на Вулфа чистыми, внимательными глазами, любуясь изгибом его черных бровей, густой шапкой чуть всклокоченных волос, бездонными сумерками его глаз и четко очерченными губами.