Стержень сохранял тепло руки Рено.
Рено расположился между девичьих ног, занял нужную позицию. Ева обвила ими его, словно делясь своим теплом.
— Ты уверена? — прошептал он. — Это может меня… свести с ума.
Ева улыбнулась и развела бедра, принимая Рено. Концы стержней встретились, соединились, сверкнули и полыхнули беззвучным взрывом огня. Мир уплыл, когда Ева и Рено слились в единое целое. Они исступленно целовали друг друга и ласкали до тех пор, пока всепоглощающий восторг не объял их переплетенные тела, сплавив две плоти в единую жизнь, две половины в одно целое.
И уже слитые, они узнали, что экстаз был пламенем, постоянным и в то же время всегда новым, сжигающим все, кроме самого себя, подобно таинственной птице Феникс, способной возрождаться из пепла.
21
Когда накануне Рено и Ева поднялись из шахты, они почувствовали, что лошади чем-то обеспокоены. Не успокоились животные и ночью. А на заре Рено и Ева были разбужены тремя выстрелами из шестизарядного револьвера.
Оба без слов быстро поднялись и оделись. Вместо ботинок Рено надел высокие, до колен, мокасины, которые были в чести у апачей, команчи и у Калеба Блэка — самого бесшумного следопыта из всех, каких когда-либо знал Рено.
«Хотел бы я видеть его здесь, — озабоченно подумал Рено. — Я попросил бы его выяснить, что так беспокоит лошадей, а сам занимался бы тем, в чем силен, — стрельбой и шахтой, а не рыскал бы по кустам».
Рено сунул за пояс бинокль, пристегнул шестизарядный револьвер и патронташ и взял автоматическое ружье.
— Оставайся с лошадьми, — сказал Рено.
— Но…
— Обещай мне это, — перебил он Еву. — Я не хочу по ошибке подстрелить тебя.
— А если я снова услышу выстрелы?
— Я вернусь в лагерь с противоположной стороны. Во всякого, кто появится с этой стороны, стреляй.
Ева закрыла глаза, затем открыла их и посмотрела на Рено так, словно боясь, что никогда его больше не увидит.
— Сколько времени тебя не будет? — спросила она.
— Вернусь до темноты.
Рено повернулся, чтобы идти, но затем остановился и поцеловал Еву нежно и крепко.
— Не ходи за мной. Будь здесь, когда я вернусь, сладкая девочка.
Ева до боли обняла Рено, прежде чем позволила ему сделать первый шаг.
— Я буду здесь.
Ничего более не сказав, Рено двинулся к устью долины. Он быстро миновал луг, держась под прикрытием леса. Лошади подняли было головы, но, учуяв знакомый запах, продолжили щипать траву, хотя и не перестали прядать ушами.
Вскоре Рено подошел к тому месту, где долина сужалась, а ручей каскадами низвергался вниз среди черных скал. Рядом с водопадом пролегала тропа, по которой приходили к ручью дикие животные. Вверху зеленели невысокие редкие елочки. А ниже виднелся мшистый луг, затем — еще водопад и далее — обширная долина и озеро, окаймленное живописными скалистыми берегами.
Рено вошел в ельник и затаился, пережидая, пока встревоженные птицы и всякая мелкая живность не вернутся к своим занятиям. С гор дул порывистый ветер. В воздухе пахло дымом.
Внезапно Рено услышал мужские голоса.
Он замер и стал ждать. Через некоторое время у среднего каскада водопадов появились двое всадников. Лошади у них были жилистые и поджарые, как и сами всадники. Они изучали следы на песке и осматривали окрестности. Каждый был вооружен шестизарядным револьвером и ружьем, которое находилось в чехле у седла.
Один из всадников был знаком Рено. Последний раз он видел Низкорослую Собаку во время перестрелки у лагеря Джеда Слейтера в Сан-Хуане, когда Виллоу оказалась пленницей. В тот раз Низкорослая Собака поднял ружье, но Рено выстрелил первым, и индеец упал. Однако, когда стали хоронить убитых, Низкорослой Собаки среди них не оказалось.
Второго всадника Рено знал только понаслышке. Банданна Майк грабил в основном дилижансы, а в промежутках все, что попадалось под руку. Его отличительным знаком был черно-красный шелковый платок — банданна, достаточно большой, чтобы использовать его в качестве скатерти во время пикника. Сейчас платок был обмотан вокруг шеи.
Ветер доносил до Рено лишь отдельные слова либо обрывки фраз, но по ним более или менее восстанавливался смысл сказанного.
— Никого здесь не было… дней, — сказал Банданна Майк. — Какого черта…
— Каждый день эти бобы, — произнес Низкорослая Собака. — Остолбенели!