Из груди Евы вырвался звук, который был похож и на смех, и на рыдание.
— Ты? Джентльмен?! Джентльмен не будет насиловать леди.
— Но ты никак не леди. Ты нечто, купленное в сиротском поезде и продаваемое, когда мужчина пожелает потратить доллар.
— Ни один мужчина никогда не платил мне!
— Ты просто оказывала услуги? — предположил с иронией Рено. — А они были так благодарны, что оставляли тебе маленький подарок на столике у кровати… Не правда ли?
— Ни один мужчина не лазил мне под юбку ни за плату, ни бесплатно, — сказала Ева ледяным тоном.
Рено откатился в сторону, отпуская Еву. Прежде чем она успела отодвинуться, его рука скользнула под панталоны к наливным бедрам, где густые желтовато-коричневые заросли охраняли вход в девичье лоно.
— Не правда, gata. Я был у тебя под юбкой, а я мужчина.
— Пропади ты пропадом, громила с ружьем, — ответила сквозь зубы Ева ровным голосом, хотя в ее глазах стояли слезы стыда и ярости.
Рено увидел лишь ярость. Он подумал, что ему не следует поворачиваться к ней спиной, по крайней мере, пока она не остынет. Ева была быстрой, очень быстрой, и в этот момент могла, кажется, схватить дробовик и разрядить в него оба ствола.
— Ты такая бешеная, что способна убить из-за шутки? — спросил он насмешливо. — Успокойся! Никто еще от этого не умирал. Продолжай рассказывать.
Ева наблюдала за Рено, прищурив глаза настолько, что видны были только узкие золотые щелки. Рено поднял черную бровь.
— Если тебе не хочется рассказывать, я могу предложить другое занятие для твоего быстрого язычка.
4
— Coca нашел золото, — голос Евы дрожал от гнева. — Он заплатил королевскому представителю, подкупил других чиновников и утаил правду о приисках.
Рено отвел глаза от покрасневших щек и побледневших губ Евы, испытывая чувство, похожее на стыд, за то, что обошелся с ней так грубо. Затем он обругал себя за то, что вообще переживает из-за какой-то девчонки, которая сделала, кажется, все, чтобы его убили, да к тому же украла весь выигрыш и благополучно скрылась.
— А в чем заключалась правда о приисках? — грубо спросил Рено.
— Не все они попали в списки обложения налогами. Числились серебряные прииски, бирюзовые и два золотых. А третий не числился. Он утаил его для себя.
— Продолжай.
Хотя Рено больше не смотрел на Еву, она подумала, что он, кажется, впервые по-настоящему заинтересовался рассказом. Она незаметно для него издала вздох облегчения и продолжила:
— Только старший сын Леона знал о секретном золотом прииске, а потом — старший сын этого сына и так далее, пока журнал не перешел в руки дона Лайэна в начале века, — рассказывала Ева. — К тому времени Испания ушла с Запада, фамилия Аеон стала звучать как Лайэн, и они говорили по-английски лучше, чем по-испански.
Рено повернулся к Еве, почувствовав волнение в ее голосе.
— Если есть семейный золотой прииск, — спросил он, — почему дон Лайэн жил за счет игры в карты?
— Примерно сто лет назад они потеряли прииск, — спокойно ответила Ева.
— Сто лет назад… Это когда выгнали иезуитов?
Ева кивнула.
— Семья была тесно связана с иезуитами, — пояснила она. — У них было достаточно времени, чтобы закопать золото, которое они наплавили, но не отправили. Они уничтожили все следы прииска и ушли на восток через горы. Они бежали, пока не пристали к английским колониям.
— А кто-нибудь из Леонов пытался найти запрятанное золото?
— Прадед дона Лайэна пытался, его дед тоже, а затем и отец. Но они так и не вернулись. — Ева пожала плечами. — Дон очень хотел найти золотой прииск, но он не намерен был умирать за него.
— Разумный мужчина.
Ева грустно улыбнулась.
— В некотором роде… Он был слишком деликатным для этого мира.
— Деликатный шулер? — иронически усмехнулся Рено.
— А ты думаешь, почему он жульничал? Это был для него единственный шанс устоять против таких людей, как ты.
— Игрок, который плохо играет в карты, должен найти себе другую профессию.
— Я не это имела в виду, — возразила Ева. — Дон был небольшого роста и недостаточно силен, чтобы расчищать себе путь кулаками, у него не было скорости и проворства в обращении с оружием или алчности, чтобы стать шулером. Он был добр к донне и ко мне, хотя мы были слабее его. И это лучшее, что я могу сказать о любом большом и сильном человеке.