„Я просто думала о том, как это здорово — спать ночью и ни о чем не беспокоиться“.
Рено знал: мысль о том, что он принес девушке из салуна подобный покой, не должна его трогать.
Но она почему-то трогала.
Горы остались позади, и можно было лишь вспоминать о вершинах, об источниках с кристалльно чистой водой, о деревьях, растущих так густо, что лошадь не могла преодолеть эту чащу. Здесь, в сухих балках и на вершинах плато, лошадям было где разгуляться. Насколько хватало взгляда, не было ничего, кроме простора.
— Смотри! — воскликнула Ева.
Она подъехала к лошади Рено и показала рукой:
— Вон там.
Рено стал всматриваться, но видел лишь рыжевато-коричневые полосы песчаника, просвечивающиеся, словно кости, сквозь тонкую кожу земли.
— Что там? — спросил он.
— Да вот же, — сказала Ева. — Неужели ты не видишь? Какие-то каменные здания. Это те руины, о которых ты говорил?
Наконец Рено понял, что Ева имела в виду.
— Это не руины, — объяснил он. — Это пласты песчаника, отшлифованные ветром и бурями.
Ева хотела было возразить, но затем задумалась. Когда Рено впервые сказал ей, что они двинутся по долине, где не будет ни ручейка, ни крохотной лужицы в низине, она решила, что он разыгрывает ее.
Но он говорил вполне серьезно. Такие долины были. Она видела их, она проезжала по ним, ощущая во рту привкус прокаленной солнцем пыли. По такой долине она ехала и сейчас.
Перемены в ландшафте были постоянным источником удивления для Евы. Все те годы, в течение которых она читала журнал Кристобаля Леона, она никогда по-настоящему не понимала, что значило для испанских первопроходцев ехать в неизвестность через пустыню, видя, как речки мелели на глазах, затем совсем исчезли и путников охватила жажда.
Но не в меньшей степени, чем отсутствие воды, ее поражали голые, диковинной формы скалы, поднимающиеся из земли. Они были выше самых высоких зданий, которые Ева когда-либо видела, самых разнообразных цветов и оттенков — господствовали ржавые, кремовые, золотые тона, отличались массивностью и полным отсутствием швов.
Иная скала была похожа на спящего зверя, другая — на гриб. А вот сейчас группа скал напоминала Еве готический собор с контрфорсами из монолитного камня.
Рено встал в стременах и посмотрел назад. Горы виднелись темно-голубым пятном на горизонте. Он мог закрыть их рукой. Пустая сухая долина, по которой они ехали, не давала никакой возможности укрыться ни им, ни их преследователям.
— Похоже, что лошади Слейтера окончательно сдались, — сказала Ева, вглядываясь в даль.
Рено неопределенно хмыкнул.
— Означает ли это, что мы можем разбить лагерь пораньше? — с надеждой спросила Ева.
Он посмотрел на нее и улыбнулся.
— Это зависит… — начал он.
— От чего?
— От того, бьет ли еще родник, который отец Кэла отметил на карте. Если он существует, мы наполним канистры и разобьем лагерь подальше от него.
— Подальше? — удивилась Ева, полагая, что ослышалась.
— Да, девочка. В пустынях только дурак либо армия разбивает лагерь рядом с водой.
Ева подумала и вздохнула.
— Я понимаю, — с несчастным видом сказала она. — Остановиться у воды — все равно что оказаться на перекрестке.
Рено кивнул.
— А далеко до родника?
— Несколько часов езды.
Когда Ева замолчала, Рено посмотрел на нее. Несмотря на трудное путешествие, выглядела она хорошо: все такие же блестящие и эффектные волосы… та же живость ума…
Но особенно радовало Рено то, что Ева разделяла его влюбленность в эту суровую страну. Об этом свидетельствовали и ее вопросы, и сосредоточенное молчание, когда она рассматривала каменные скалы, изваянные природой, на которые он ей указывал.
— А родник этот большой? — спросила она.
— Что ты имеешь в виду?
— Ванну.
Мысль увидеть Еву нагой у воды мгновенно сказалась на теле Рено. Чертыхнувшись про себя, он заставил выбросить из головы воспоминание о тугих коралловых сосках, напрягшихся от его ласк.
Рено запрещал себе подобные картины, ибо это лишало его всяких сил. Он отличался недюжинным самообладанием, но в то раннее утро он практически потерял контроль над собой.
— Ты можешь набрать в ручье воды и принять ванну, — произнес он ровным голосом.
Ева мурлыкнула от удовольствия, отчего по телу Рено пробежала чувственная волна.