Николай Иванович с детства был прилежным и обязательным читателем. Можно сказать даже, что он прежде всего был Читатель. Он был настоящим поклонником искусства, каких нынче редко встретишь. Ему чудилась какая-то тайна в самом облике художника. И эту тайну он старался постичь палиндромической строкой. Тайна все равно оставалась непостигаемой. Но что-то происходило, потому что гений становился по-новому близок.

Каждый из художников, слова ли, кисти ли, описанный Ладыгиным, достоин не одного стихотворения. Целостное постижение складывается из многих творческих исследований. Точка зрения Ладыгина должна быть учтена в этом целостном портрете. Открывая раздел стихами о Хлебникове, следует оговориться, что в то время, когда Ладыгин их писал, о Хлебникове говорили мало и в основном в ругательном тоне. И тут важно, что Ладыгин не ограничился лишь восторгами и признанием Велимира «львом», то есть царем поэзии. Он попытался палиндромической строкой выявить глубинную суть поэта, чья творческая жизнь попала на слом времени. Как ни странно, в палиндромическую речь органично вписались «прямые» строки самого Хлебникова, которые зазвучали здесь «палиндромично». Ладыгину точно удалось передать антивоенный пафос творений Хлебникова. Очень важно и то, что им было понято: «А кита мета, математика». Наивно было бы полагать, что в одном стихотворении удастся выразить всего Хлебникова, но первое приближение здесь было сделано.

В отличие от Хлебникова, Лев Толстой и издан широко, и о его взглядах написано достаточно много. Ладыгин логично проследил эволюцию Толстого. Палиндромичность же сообщила этому описанию объективность взгляда на искания гения: «Ум его — бог ему». Некоторые слова требуют пояснений, например, в строке: «Хам — раб в бармах» — слово «бармы». Очевидно, это слово употреблено в значении «особая одежда». Бармы, то есть оплечья, носили на торжественной одежде духовные сановники и цари. Марс — мифологический бог войны. «Санин и нас / Туманил» — Санин — герой одноименного романа М. П. Арцыбашева. Этот роман считается эротическим. Санину у Ладыгина предшествует Ловелас, он определяется как «в сале вол». Это нарицательное имя соблазнителя пришло из романа С. Ричардсона «Кларисса Гарлоу», того самого Ричардсона, от которого без ума была матушка Татьяны Лариной.

Весь этот эпизод с Саниным и Ловеласом связан с проблематикой поздних произведений Толстого, таких как «Дьявол», «Крейцерова соната», «Отец Сергий», которые трактуются как осуждающие половое влечение. Судя по ироническим строчкам самого Ладыгина:

он был далек от такого упрощенного понимания.

Может представить некоторое затруднение строка: «Мудрен онер дум». Слово «онеры», достаточно редкое сейчас, известно в русской литературе, хотя происходит от французского слова, означающего фигуры в карточной игре. Существует выражение «со всеми онерами», то есть «со всеми подробностями», или «со всем, что полагается».

Как и в предыдущем стихотворении, в «Лермонтове» Ладыгин идет по пути пересказа эпизодов биографии поэта, связывая их с эпизодами его произведений, вписывая сами названия в обратимые строки. Привлекают внимание афористические заострения: «Может ямб мятежом», «Сила тем, а заметались», «Ты смрад — нажим, и жандарм сыт», «Муза ранена. Разум / Угас».

По этому же принципу построено стихотворение «Максим Горький», которое кончается прямой строкой, как бы подчеркивающей прямоту высказывания. Прямой же строкой кончается стихотворение «Александр Блок». Видимо, Николай Иванович находился все-таки в достаточной степени в плену представлений о крупных писателях прошлого, бытующих до сих пор. Но палиндромическая строка здесь его сильно выручала, позволяла избегать слишком больших спрямлений. В каждом случае ему удается передать музыку поэта, а не только проблематику.

  33