25 
– Пистолет, говоришь? А зачем он тебе?
– Надо убрать кое-кого.
– Вьетнамца?
– Американца, вернее, американку.
Глаза ее сверкнули. Похоже, взыграло любопытство. А может быть, ревность.
Она гордо подняла подбородок:
– Твоя подружка?
Он отрицательно помотал головой.
– Зачем тогда тебе ее убивать?
Он пожал плечами:
– Это сделка. Заказчик хорошо заплатит, а я могу взять тебя в долю.
– Ну да, это как в прошлый раз, что ли? – выпалила она.
Он виновато покачал головой.
– Шантель, Шантель, – вздохнул он, – ты же знаешь, у меня не было выбора, это был последний самолет из Сайгона, и мне необходимо было на него попасть.
Он дотронулся до ее лица – оно уже не было таким шелковистым, как раньше. Все эта французская кровь: не по силам ей годы палящего солнца.
– Обещаю, на этот раз я заплачу тебе.
Она подумала еще, глядя то на него, то на шампанское.
– Ну а что, если сразу достать не получится?
– Тогда придется как-то выкручиваться, но мне понадобится помощник. Такой, чтобы я мог ему доверять, чтобы не болтал.
Он помолчал.
– А что твой двоюродный брат, у него по-прежнему туго с деньгами?
Их взгляды встретились. Он улыбнулся ей, протяжно и многозначительно. Затем наполнил ее бокал.
– Икру открывай, – произнесла она.
– Мне нужна твоя помощь, – сказала Вилли.
Гай, ошеломленный и полусонный, стоял в проходе, щурясь от рассветного солнца.
Он был взъерошен, небрит, в полотенце на бедрах.
Она старалась смотреть ему в лицо, но взгляд неизбежно соскользывал ниже, на грудь, густо поросшую коричневыми вьющимися волосами, на узловатый шрам вверху живота.
Он в недоумении покачал головой:
– Вчера вечером нельзя было мне об этом сказать? Нужно было ждать до рассвета?
– Гай, уже восемь часов.
Он зевнул:
– Да ну?
– Ложился бы ты спать в человеческое время.
– А я когда, по-твоему, лег?
Он развязно прислонился к дверному косяку и широко улыбнулся.
– Может, я лег вовсе не для того, чтобы спать.
О боги! У него что там, женщина? Взгляд ее сам собой скользнул мимо него, в темноту комнаты. Постель в беспорядке, но пустая.
– А-а! Поймал тебя! – сказал он и рассмеялся.
– Все ясно, помощи от тебя ждать бесполезно. – Она повернулась и собралась уйти.
– Вилли, да стой же ты! – Он взял ее за локоть и повернул к себе. – Ты это серьезно, насчет помощи?
– Забудь. Я была дурой, что понадеялась.
– Не далее как вчера легче было дождаться второго пришествия, чем твоей просьбы о помощи, и вот на тебе, тут как тут. Что это вдруг?
Она не сразу ответила. В глаза так и лезло сползающее полотенце на его бедрах. Слава богу, он вовремя подхватил его и затянул потуже. Наконец, она покачала головой и вздохнула:
– Ты был прав. Все происходит так, как ты предсказывал. Чиновники отказываются разговаривать со мной, телефоны молчат, когда я звоню. Чуть только они видят меня в приемной, как тут же прячутся под столы.
– Может быть, тебе не хватает терпения? Подожди недельку.
– Еще неделю? Нет, не пойдет.
– Отчего же?
– Ты что, не слышал? На носу день рождения Хо Ши Мина.
Гай воздел взгляд в небо:
– Ах да, как же я забыл!
– Что же мне делать теперь?
Он задумался, стоя в проходе и расчесывая небритый подбородок, и, наконец, кивнул:
– Это надо обговорить.
Она сидела в его номере на краешке кровати, немного нервничая, пока он одевался в ванной. Судя по разворошенной постели, этот человек явно спал неспокойно. Простыня была скинута с кровати, подушки вдавлены в стенку изголовья. Ее взгляд остановился на тумбочке с папками. На верхней из них было выведено: «Задание «Фрайер Так». Рассекречено».
Любопытно. Она раскрыла папку.
– Так уж в этой стране заведено, – раздавался его голос из ванной, – если тебе надо попасть из точки А в точку Б, то ты делаешь сначала два шага налево, потом два шага направо, потом разворачиваешься и идешь спиной вперед.
– И что же мне теперь делать?
– Шагай в сторону, в одну, в другую.
Он вышел из ванной, одетый и гладко выбритый. Заметив на тумбочке раскрытую папку, он без лишней суеты закрыл ее.
– Виноват, но не для посторонних глаз, – сказал он и сгреб папки в дипломат. Затем он развернулся к ней и спросил: – Ну, рассказывай, что еще у тебя на уме?
– В каком смысле?
– У меня есть ощущение, что ты что-то недоговариваешь. На дворе восемь часов утра, неужто ты в такую рань уже успела схватиться с бюрократами? Что заставило тебя изменить мнение обо мне?
25 
