32 
– Себя? – Она остановилась. – Виню себя?
– Вот именно. Где-то глубоко в твоей девичьей душе запрятано чувство вины из-за его ухода. Допускаю, что вы как-то раз поругались, как ругаются отцы и дети во всем мире, ты сказала какую-нибудь резкость и пожалела об этом, но исправить ошибку не успела – он взял да ушел из дома. А потом разбился его самолет. Вот ты до сих пор, спустя двадцать лет, и стараешься загладить вину перед ним.
– Я смотрю, ты возомнил себя психиатром-самоучкой, даже лицензия не нужна.
– А мне не надо сильно морщить ум, чтобы понять, что происходит в детской голове. Мне самому было четырнадцать лет, когда мой отец ушел из дома, но я, как и ты, по-прежнему чувствую себя брошенным. А теперь за собственное чадо сердце болит, на душе кошки скребут.
Она уставилась на него изумленными глазами:
– У тебя есть ребенок?
– Если так можно сказать. – Он опустил глаза. – Его мать и я… мы не были женаты. Тут особо нечем гордиться.
– А-а.
– Ну да…
«Ты их бросил, – подумала она. – Тебя бросил твой отец, а ты бросил сына. Мир не меняется».
– Предателем он не был, – вновь повторила она, возвращаясь к их разговору, – пусть в нем не было чувства ответственности, заботы, чуткости, но пойти против своей страны он не смог бы.
– Да, но он находится в списке подозреваемых. Если Фрайер Так – это и не он, то каким-то боком он все же с ним связан. И связи этой стоит опасаться. Не зря тебя все время пытаются остановить, а ты постоянно упираешься рогом в стену, каждый твой шаг под наблюдением.
– Как? – Она инстиктивно обернулась и стала подозрительно разглядывать толпу.
– Да не светись же ты. – Гай взял ее повыше локтя и подвел к окну аптеки. – Смотри на «два часа», видишь человека? – пробормотал он, указывая головой на отражение в стекле. – Синяя рубашка, черные брюки.
– Ты уверен?
– На все сто. Только вот не знаю, на кого он работает.
– Похож на вьетнамца…
– А работать может на русских, скажем. Или на китайцев. И у тех и у других здесь имеется свой интерес.
Хотя она внимательно следила за отражением, человек как-то умудрился раствориться в толпе. Она знала, что он все еще где-то рядом, затылком чувствовала его взгляд.
– Что мне делать, Гай, – прошептала она, – как мне от него избавиться?
– Никак. Просто помни всегда, что он где-то рядом, помни, что за тобой вообще постоянно наблюдают. Мало того, похоже, за нами следит целая армия, черт бы их побрал.
С добрый десяток лиц теперь отражались в окне, скучковавшись и с любопытством рассматривая двух иностранцев. А позади толпы знакомая фигурка то и дело выпрыгивала вверх, махая им рукой-отражением.
– Привет, папочка! – донеслось оттуда.
Гай вздохнул:
– Даже от него невозможно избавиться.
Вилли с упреком посмотрела на отражение Гая и подумала: «Зато от тебя я избавиться могу».
Голова майора Нэйтена Доннела из отдела по боевым потерям пылала рыжим огнем волос, он был громогласен, а в зубах торчала сигара от которой несло за версту.
Гай не знал, что было хуже: смрад от этой сигары или от тех четырех скелетов, что лежали на столе. Может быть, Нэйт потому и курил такое гнилье, что хотел заглушить запах тлена.
Скелеты, с номерами на бирках, лежали каждый на своем куске брезента. На столе, помимо этого, лежало еще четыре пакета с личными вещами и другие предметы, найденные вблизи останков. За двадцать лет мало что сохранилось, лишь кости да зубы с въевшейся в них грязью. И это было неплохо, ведь иногда приходилось проводить опознание лишь по жалким остаткам.
Нэйт читал вслух сопроводительные документы. В этой безрадостной обстановке его раскатистый голос, отдаваясь эхом в стенах ангара, звучал как-то бесцеремонно.
– Номер 784-А, найден в джунглях, в двенадцати километрах к западу от лагеря Хоуторн. Рядом нашли бирку: «Элмор Стаки, рядовой первого класса».
– Бирка рядом лежала, не на шее? – спросил Гай.
Нэйт поглядел на вьетнамского офицера связи, стоящего в стороне.
– Так или нет? Бирка отдельно лежала?
Вьетнамец кивнул:
– Так сказано в отчете.
– Элмор Стаки, – прочитал Гай, открывая историю болезни бойца. – Рост: шесть футов четыре дюйма, белый, безупречные зубы. – Он посмотрел на скелет. Ему хватило одного взгляда на тазобедренный сустав, чтобы понять, что человек этот не мог быть выше чем 5 футов и 6 дюймов. Он помотал головой. – Ошибка.
– Зачеркнуть Стаки?
– Зачеркни. Но запиши, что кто-то утащил с собой его личный знак.
32 
