Особенно,... 
48 
На этом терпению Шмидтов пришел конец. Они недвусмысленно заявили, что не для того десять лет кормили Кузнецовых остатками со своего стола и одевали со своего плеча, чтобы теперь их недоперестроившиеся соседи нарушали права человека на глазах у всей квартиры, плодя бездомных и распространяя тиф. Если Кузнецовы сию секунду не пустят беженцев в уборную, не перестанут гробить своих детей и тратить все кредиты на дустовые шашки, Шмидты пообещали перестать пускать их в приличное общество, то есть на журфиксы с клавесином и собачками.
Кузнецова-старшего это взорвало. Он выбежал от Шмидтов, оглушительно хлопнув дверью, и долго еще бегал под окнами, восклицая:
— Мы широко по дебрям и лесам перед пригожею Европой раскинемся. Мы обернемся к вам своею азиатской… понятно вам, сволочи?!
Тем не менее на очередной журфикс Кузнецовых пригласили. Следовало выяснить отношения и по возможности договориться. На журфикс Кузнецовы делегировали двух своих наиболее агрессивных родственников: один был хорошо разъевшийся патриот с мордой до того наглой, что его боялся весь двор, другой и вовсе был припадочный, собиравший деньги на местной паперти, но большой хитрец и дипломат, поскольку о нем говорили, что он сын юриста. Сам Кузнецов-старший отказался чтить соседей своим присутствием и в подмогу припадочному с патриотом прислал несколько самых неграмотных своих детей, с детства под порками понявших, что даже пьяный папка все равно лучше всех.
Неграмотные, припадочный и патриот расселись за чайным столом, дружно выложили на него ноги и приготовились слушать хозяйское пение.
— А нельзя ли нам послушать пение Андрюши… того, обмененного? — поинтересовались Шмидты.
— Андрюша находится под следствием и может спеть вам по телефону, — сквозь зубы отвечал патриот и извлек из кармана мобильник, но стоило Андрюше в чулане открыть рот, как неграмотные хором запели: «Прово-ка-ация, провока-ация! — » — и совершенно заглушили его скромную арию.
В ответ на вопрос Шмидта-старшего о правах человека патриот плюнул в варенье, в ответ на вопрос о беженцах припадочный помочился в заварку, в ответ на вопрос о возможных сроках окончания антитеррористической операции неграмотные оглушительно пустили ветры и сами расхохотались своей шутке.
— А что до внешних долгов, — сам затронул патриот больную тему, — так это еще неизвестно, кто кому должен. Да, мы принимали ваши деньги и обноски, которыми вы пытались спасти свою душу за наш счет. Но моральное унижение, которое мы при этом испытывали, значительно превосходит любые суммы. Мы не кто-нибудь, мы скифы! Мы широко по дебрям и лесам пред европейским джентльменом раскинемся. Мы обернемся к вам своим здесь коллективным членом! — и собрался исполнить задуманное, но мамаша Шмидт в ужасе воскликнула: «Ах, молчите, молчите, ради Бога!» — и кузнецовская делегация, расценив это как лишение права голоса, гордо удалилась, последним хлопком снеся дверь с петель и подравшись на лестнице.
На следующее утро Шмидты проснулись от митинговых воплей под своим окном. Они успели несколько отвыкнуть от этих звуков за последние двадцать лет. Почтовый ящик был натуго забит открытками «Не дадим взорвать дом!», кузнецовские дети в шмидтовских джинсах кидались в шмидтовские окна шмидтовскими банками с пивом, а на дверь было аккуратно приклеено заявление о том. что никаких больше наблюдателей, но если Шмидты к вечеру положат под дверь очередной транш, то Кузнецовы, может быть, сохранят им жизнь. Народный энтузиазм за кузнецовской дверью был колоссален. Из-за нее время от времени летели заношенные до полного неприличия шмидтовские гуманитарные штаны, а припадочный под окнами неумолчно орал: «Они нам журфикс, а мы им пипифакс! Очень нам нужен ваш жидкий чай с прошлогодним вареньем! И дочки ваши мымры в прыщах, и клавесин ваш расстроенный, и у хозяйки на носу бородавка! Да, скифы мы, да, азиаты мы с раскосыми и жадными очами, и если не дадите нам взаймы, то мы вас забросаем кирпичами!»
Шмидты перепугались не на шутку. Поздним вечером, вооружившись очередным траншем, глава семьи вышел на лестницу, чтобы сделать официальное заявление.
— Мы вовсе не имели в виду… — начал он.
— И не надо нам ваших наблюдателей! И вообще не суйтесь, и что хотим, то и воротим! — ответили вразнобой из-за соседской двери.
— Мы никак не хотели…
— И засуньте себе ваши права человека!
48 
