Лёгкий, ненавязчивый романчик 
55 
– Красноречивый стукач. Ах, как это трогательно!
– Юродствуй, коли охота есть. Я могу высказаться и доходчивей.
– Очень одолжишь.
– Есть такое простое хорошее слово. Оно так часто употреблялось и употребляется, что смысл его затёрт, оттенок его нынче чуть ли не сатирический.
– И?
– Соратники. Они соратники. Они уже родились соратниками. Это их предназначение. Которое выше любви.
– И ты всё это выдумал, базируясь на сыре и кофе?
– Не выдумал. Увидел. Но ты вовсе не обязана верить мне на слово. В конце концов, дорогая учёный, у нас с тобой всего лишь пьяный трёп, и мы не полощем лимон в коньяке, а сыр – в чашке кофе. Мы, как и положено интеллигентным собеседникам, закусываем так, как предписано человеческим этикетом. А они – не люди, в отличие от нас с тобой.
– Да уж, точно. Не люди. Нелюди.
– Нелюди, да. Хорошее слово. То есть именно то, что я и имел в виду. Не люди. Ангелы, например, тоже нелюди.
– Нашёл ангелов. Прямо слышу шелест крыльев у них за спиной и осязаю бесплотный дух, особенно когда за Еленой, блядь, Геннадьевной густой шлейф сладких тяжёлых духов несётся.
– Эх ты! Видная учёная! «Волчица старая и мерзкая притом!»
– Обалдел?
– Это цитата, Натали. «Ты похоти предаться хочешь с ним…» Хм. Не тужься. Оно и видно, что учили тебя совсем понемногу, из рук вон и как-нибудь! «Ангел», дорогая, не значит «крылатый» или «шуршащий». И вовсе не означает «бесплотный». Это слово и в греческом, и в древнееврейском значит «вестник». Такое, проще говоря, устройство, через которое Господь транслирует нам волю свою, а также орудие для исполнения оной. Вестник может быть как небесным творением, так и вполне земным. Понимаешь? Ну, включи воображение. Чем меньше я изложу тебе теологических азбучных истин, тем проще будет твоей фантазии, если она у тебя осталась, конечно же.
– Наверное, ты прав. Уже не осталось у меня ни ума, ни фантазии. Ну да бог со мной. Мы сейчас о них. И какова же воля Господа, прости господи, в отношении этих конкретных двух устройств-орудий?
– Я не знаю, Наташ, я не Он. Хотя, конечно же, родня, как и все мы.
– Да-да, я помню. Ты не Он, ты – чекист, хотя более известен широкой академической публике в качестве экономиста. Наверное, Богу стыдно иметь родственника-чекиста. Но ты же ви-идишь, как ты меня парой минут ранее убеждал? Вот и предположи. Выдвини гипотезу.
– Кусай-кусай. Только зря остроту зубов тратишь. Изволь, выдвину. Допустим, именно этим двоим предназначено: а) решить репродуктивные проблемы в отдельном конкретно взятом регионе; б) окончательно погубить половое здоровье в данном конкретном регионе. Причём и то и другое – в рамках данного конкретного божественного замысла в, чем чёрт не шутит, планетарном масштабе. Нет? Что качаешь головой? Я, может, и несу ересь, но представляешь, какую ересь нёс в своё время Эйнштейн в том, своём, данном конкретном регионе и чем это обернулось для всей планеты?
– Саша, давно у психиатра был?
– Недавно. У психоаналитика. Он куда более двинутый, кстати, чем я. Ещё неизвестно, он мне мозги мыл или я благотворительным супервайзингом занимался. Я нормальный, дорогая моя профессор. Ты мне задала вопрос про общность, я ответил. Кстати, могу сказать, что общего вскоре будет у вас, глубокоуважаемая Наталья Степановна, и у не уважаемой вами Елены Геннадьевны. Если, конечно, тебе интересно.
– Валяй.
– Вскоре доктор наук Елена Геннадьевна Кручинина будет профессором и, мало того, глубокоуважаемым членом Диссертационного совета по специальности «А&Г».
– Блядь!
– Ты удивляешься, констатируешь факт или сердишься?
– Все пункты верны.
– Но и вам кинут добрый кусок, Наталья Степановна. Вас уволят… О, не бледней, я неверно сформулировал! Конечно же, вы уволитесь по собственному желанию и займётесь репродуктивным здоровьем в куда более значительной организации, чем наша скромная медицинская академия. Мало того, даже не в этом городе, хотите верьте, хотите нет. Вестнику всё равно. Он всего лишь экстраполирует волю. И последнее: их не так уж и много, болтающих толстым куском сыра в горячем кофе. Один на десять тысяч населения. Примерно такова плотность вестников воли Его в популяции. Наташ, я сейчас от смеха лопну, какое у тебя стало серьёзное лицо. Это всего лишь пьяный трёп. Ты разучилась улыбаться, тебе никто не говорил? Ты растягиваешь рот и обнажаешь зубы, но ты не смеёшься, и это страшно. Знаешь, какой самый страшный грех?
55 
