70 
Для того чтобы успешно родить через естественные родовые пути после кесарева сечения – лучше это делать до сорока лет. И желательно, чтобы в данной беременности не повторилась патология, приведшая к прошлому оперативному родоразрешению. Если у вас в анамнезе два и более кесаревых, ребёнок крупный (более четырёх килограммов) и есть подозрение на то, что в родах надо будет применять стимуляцию, – ни один здравомыслящий врач не будет вас родоразрешать вагинально.
В общем, вы поняли. Всё возможно. И всё – индивидуально. Берегите себя и врачей. И ещё – ни в коем случае не рожайте дома после кесарева сечения. Всё может закончиться крайне неблагоприятно.
И вот ещё что: частенько читаю: «Меня разрезали от сих до сих на немецкий крест, потому что ребёнок был крупный» – и так далее. Дамы, разрез на коже не имеет никакого отношения к разрезу на матке. Кожу хирург действительно может разрезать пошире, чтобы облегчить доступ в брюшную полость. Но разрез на матке делается всего лишь до двух сантиметров и затем разводится пальцами хирурга сантиметров примерно до двенадцати. «Резать наотмашь» там нельзя. Потому что высок риск ранения круглой связки матки, труб, яичников и проч. В общем, не всё так просто, как вы полагаете. Так что – доверяйте и проверяйте (требуйте подробной выписки). И вам спокойнее, и нам приятнее.
Невесёлая тема
Можно сколь угодно долго рассуждать о вреде и пользе. Рассматривать сквозь призму христианской морали и под увеличительным стеклом общепринятой когда-то и кем-то нравственности. Задаваться вопросами: «От кого? От Пети? От Васи? От того мужика, с которым курила на корпоративке? Или всё-таки от Бога?», «Кто виноват?» и «Что делать?» или не делать. Но факт остаётся фактом: аборт – одна из самых древних и по сей день – самых востребованных операций в акушерстве и гинекологии. И любой запрет – гласный или негласный – на аборты официальные приводит к катастрофическому всплеску абортов криминальных с непредсказуемыми, порой фатальными для здоровья и жизни женщины последствиями.
История нашей страны в этом плане очень показательна. Куда как показательнее благополучной Америки, где если ты не совсем уж ленивый для того, чтобы оформить хотя бы пособие по безработице, то отпрысков прокормишь. А если нет – государство о них позаботится. Куда лучше, чем наше – о своих сиротах.
Моя преподаватель анатомии – профессор Козырь Нина Николаевна – рассказывала такую историю.
Конец сороковых прошлого столетия. За ней – молодым хирургом, недавней фронтовичкой – приезжает машина партийного босса, и хмурый шофёр молча отвозит её на загородную дачу. Темно, лес, страшно. Молодая и красивая Нина уже бог весть знает чего себе навоображала с перепугу. «Лишь бы живой остаться, хрен с ней, с девичьей честью – она давно уж про… шла Крым и рым», – думала смелая и решительная Нина (вы можете представить себе трусливого и нерешительного хирурга, прошедшего от начала до конца одну из самых страшных войн новейшей истории?). Но всё оказалось ещё страшнее, чем Нина Николаевна могла себе представить. Жена партийного босса была беременна. Детей у них было уже четверо, и пятый в планы не входил. Аборты запрещены. Срок у дамы немалый. Судя по данным анамнеза – 12–13 недель.
– Но я же хирург, а не акушер-гинеколог! Кроме того, нужны специальные инструменты, медикаменты… – возмутилась Нина Николаевна.
– Мне сказали, ты хороший хирург. Напиши, что надо – сюда привезут. Делай тут. Только запомни, если с моей женой что-то случится – сядешь за криминальный аборт. Где-то кому-то проговоришься – сядешь за криминальный аборт. Если живой к тому времени останешься.
Так и сделала Нина Николаевна, более привыкшая к огнестрельным ранениям всех топографий и брюшнополостной хирургии, свой первый и последний в жизни аборт. Криминальный. Всё обошлось, Нина Николаевна дожила до седых волос, храня больше пятидесяти лет где-то в глубине пропахшего нафталином шифоньера собственноручно связанную «в благодарность» партийной женой шапку – и тайну. Но даже спустя столь долгое время она рассказывала эту историю шёпотом, вновь и вновь переживая ужас того, что могло случиться с той женщиной в домашних условиях, далёких от развёрнутой операционной со всем необходимым на случай «если».
Кладезью этих самых «если» была некая баба Галя (рассказ «Баба Галя» в сборнике «Акушер-ХА!»), которую я, молодой акушер-гинеколог, застала уже в плачевном пенсионном состоянии. Она была близка к старческому маразму, и о ней у нас в роддоме ходили легенды. Говорили, что лучшего специалиста по избавлению от нежеланных плодов несчастной любви в любых сроках было в своё время не найти. Легенды подтверждались невероятным количеством бриллиантов, сапфиров, изумрудов, которые баба Галя везде таскала за собой. Ещё говорили, что весь сад и огород её загородного дома прикопан отнюдь не картошкой, а тем, что уже не только «эмбрионом», но даже «плодом» не назовешь. Есть такое слово – «новорождённый». Можно снова сколько угодно судить и рядить и о дамах, пользовавшихся услугами бабы Гали, и о ней самой, но пусть этим занимаются соответствующие инстанции Небесной Канцелярии. Я же этими ужасными историями хотела лишний раз напомнить, что запрет абортов – не оправданное никаким последующим гипотетическим благом зло.
70 
