Последние отзывы

  140  

Как?! Как мог Примус?!. Тот самый Примус, что так нежен и заботлив с ней, Полиной… Помнится, летом на даче у Вовочки были шашлыки, и Полина, изображая великую хозяюшку-хлопотунью, мыла и резала огурцы-помидоры и в процессе так нарезалась холодным шампанским – жарко же! – что до самих шашлыков уже и не дожила. В какой-то момент посреди светской беседы с Вовкиными бабушкой и дедушкой (доктор филологических наук и председатель одесской коллегии адвокатов!) она почувствовала себя нехорошо и на ватных ногах отправилась на Вовкину половину дачи. Только пришедший Примус чуть не два пальца ей в рот вставлял, и босоножки собственноручно с неё снимал, под холодным душем купал и в кровать укладывал. И чуть не баюкал. Она ему: «Ах, Лёшка, я как будто на карусели кружусь!» Он ей: «Деточка, это «вертолёты»! Что же ты, дитя неразумное, так нахлебалась? Холодное шампанское в полуденный июльский зной – вещь коварная! Ты больше, моя радость, не пей без взрослых дядь бесконтрольно!» А когда она, наконец, уснула, он её за руку держал. И только к вечеру они вдвоём вышли к публике – посвежевшая выспавшаяся Полина лихо отплясывала и с Вовкой, и с Примусом, и даже с дедушкой. Самое забавное, что потом те самые бабушка-дедушка сказали Вовке, что Полинушка – самая замечательная девушка. На стол помогла накрыть и отдыхать пошла. А все остальные напились и матом ругались. Ага! Оживший анекдот: «Какая хорошая девочка! Не пьёт и не курит!..» – «Да. Больше уже не может!»

И это тот самый Примус только что налил этой несчастной девчонке двести граммов водки, чтобы она ими запила первые сто? И всё на неокрепшую невинную душу… Руками благородного Примуса. Может, он хотел таким образом угодить Полине? Тогда, получается, она совсем ничего о нём не знает. Он хотел посмеяться над девчонкой? Тогда Полина Романова знает об Алексее Евграфове меньше, чем ничего.

Значит, это правда, да? То, что говорил Глеб. Что к обозным шлюхам относятся как к обозным шлюхам, а к королевам – как королевам? Знать бы ещё точные критерии отличия первых от вторых. Женщины – не гельминты и точной классификации не подлежат. Мужчина к любой женщине должен относиться как к королеве. Даже если та – самая что ни на есть обозная шлюха…

Очень подвёл Полину Примус. Очень. Ей не было так больно, когда Кроткий переспал с Тонькой, как было больно ей сейчас – когда Примус всего лишь зло пошутил с какой-то девчонкой. Но ведь всего лишь пошутил, да? Но боль была не тупая, ноющая – как когда Вадим и Тонька… Боль была кинжальная. Как будто без наркоза отрезали какой-то фрагмент не то жизни, не то самого тела.

«Я просто ненормальная! Поэтому мне так хорошо, спокойно и уютно в дурдоме!.. Да и хрен с ними! Вот сейчас потрачусь, куплю бутылку водки у таксистов на Средней – и выпью её с Тонькой и Козецким. И пусть все Примусы, Кроткие, Глебы, Серёжи и так далее и тому подобное – отправляются к дьяволу!»

Да, Полина дошла пешком от бульвара до Средней, деловито, как будто не впервой (хотя лично сама – в самый что ни на есть первый раз!), прикупила у таксиста две поллитры и снова пешком дотопала до своей Розы Люксембург угол Свердлова. Да, пеший ход. Пеший ход – самое оно. Где вы видели толстых апостолов? Где вы видели нервных апостолов? Где вы вообще видели апостолов? Вот то-то и оно, что апостолами они становятся уже потом. А пока они не «были», а «есть», никто их не замечает. И никто никому ничего никогда не прощает, не попрощавшись навсегда. Таковы уж особенности долбаной человеческой психики.

Кстати, о психике. Точнее – о психиатрии: Полина снова загремела в СНО. На сей раз она стала старостой кружка на кафедре клинической психиатрии. Было куда интереснее оперативной хирургии с топографической и патологической анатомией. Что уж говорить о биологии с её глистами! Психиатрия открыла перед Полиной целый мир. И мир этот был огромен, страшен и прекрасен одновременно. Сошедшие с ума художники, маниакально-депрессивные писатели, набитые фобиями по самые свои захламлённые чердаки. Гениальные учёные, страдающие параноидальными психозами. Доклады, доклады, доклады! По Ван Гогу, по Гоголю, по Хемингуэю, по Нэшу. Читальный зал библиотеки – впервые за истекшие годы не студенческой медицинской, за анатомическим корпусом, а той, что имени Горького, большой, красивой, фасадом выходящей на Пастера. Психиатрия была более сродни театральной студии, фантасмагорической пьесе, антиутопии, нежели науке. Так казалось Полине. Пока она не увидала парочку отделений – для буйных и гериатрическое. Но и тогда её страсти по психиатрии не остыли. Как знак особого доверия ей, всего лишь студентке, вручили ручку – съёмную ручку, поворачивающую штырёк на двери в любое из отделений «психушки». И даже приглашали перейти работать сюда из своих железнодорожных пенатов. Но нет. Для Полины психиатрия была и надолго осталась искусством, а не ремеслом. Она даже сдружилась со старым седым шизофреником, проведшим тут последние десять лет. Покупала ему чай и сигареты. Он рассказывал ей о загадочной Южной Азии, где провёл несколько лет, и читал свои стихи. Разве может нормальная студентка (или любой нормальный человек) дружить с шизофреником, покушавшимся на жизнь собственного отца?

  140