Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
142 
Полина сидит на парапете, закрыв глаза, подставив лицо майскому солнцу, и просто слушает город…
Майские жуки; шелест распустившихся листьев на ветру; далёкий перестук составов, что идут из порта и в порт; заливистый весёлый лай молодых собак; солидное цоканье престарелых мудрых псов; синкопальные шажки детей; парное шарканье благостных счастливых стариков; чьё-то одинокое, злобное, старческое, не на неё лично, а за всё про всё: «Расселась тут, шалава! Это что, бинт вместо юбки?!»; стремительный каучуковый лёгкий спортивный ход и задорное мальчишеское: «Что, бабуля, завидно? Добрее надо быть!»; барабанная дробь шпилек и рассыпчатый, как пшено, девический смех; и снова шелест… ветер… и никого… никого… Из многоголосья густонаселённого коммунального города погружаешься в отдельную комнату себя самого… Себя самого… Себя самого… И только жужжание, шелест, приятное кошачье мурчание… И – ничего! Ничего. Небытие…
– Полина! Ты что? Уснула, как полковая лошадь?
– Ох, Примус! Как ты меня напугал!.. Действительно, задремала. Полковые лошади, кстати, спят стоя, а не сидя. Да и это – просто распространённое заблуждение. И даже, скорее, фигура речи. Потому что лошади спят лёжа.
– Откуда ты знаешь, ты же лошадей в глаза не видела, разве что на ипподроме.
– Не знаю откуда. Знаю, что знаю!
– Кстати, лошади действительно спят лёжа, поверь деревенскому пареньку. Идём, детка, в кафешку с дядюшкой Примусом – он богат, как Крез, ибо только что вдул своих верных товарищей на десятку баксов в «Московскую пирамиду»[43]! Обсудим лошадей, недосып, экзамены, любовь и прочие…
Дела житейские
Спать на матрасе – ведь это не совсем прилично, да?
А между тем вот уже три года в этой комнате всё тот же самый тётки-Валькин матрас. Ну, может, не три, а два с копейками. Но всё равно – комната-то своя? Своя! Три года как своя, а ты всё как бомж – на матрасе! Спала на матрасе с Примусом. Занималась этим самым с Глебом. И даже с Кротким в тот единственный раз. Примус так и вовсе целый год на нём жил. А уж сколько преферансистских жоп на нём пересидело! Даже Козецкий пару раз с него на луну выл. И Тонькина Сима обсыкалась-обсиралась. И Татуня топталась – слон бенгальский! Всё! Решено! Человечество расстаётся с прошлым, выкидывая старое! А отдельные человеки – выкидывая матрасы! Да на нём, может, ещё Валя Чекалина и Витя Аверченко… Нет-нет, они не могли просто на матрасе. Тем более в тёткином альбоме есть фотография, где она сидит на красивой кровати с решётками в бляшечку и с дурацкой горкой подушек. Наверное, на этой самой кровати они с Витей и… И как же, наверное, это неудобно было! Эти же кровати панцирные, с сеткой. Такими ещё во многих больницах отделения полным-полны! Страсть как неудобно, особенно для травматологии или, там, для послеоперационных больных. А вдвоём на таких койках как разместиться? Это же друг к другу скатываешься. Если ты сверху – так мужчина в пояснице поломается, стараясь оставаться прямым чуть ниже спины – ухнет в «гамак» попа, ухнет и то, что спереди. Если мужчина сверху, то твоя задница до пола провиснет. А на коленки и вовсе не встанешь. На панцирных койках только дурачиться можно – прыгать, как в детском саду во время тихого часа. Да уж. Похоже, пришла пора обзавестись приличным ложем!
– Примус, мне нужна кровать! – как-то прекрасным тёплым октябрьским вечером заявила Полина. Они прогуливались вдоль берега моря. Не по кромке прибоя. И не по песку, а там – выше, где опадала пламенеющая листва. Примус никогда не смеялся над Полиной страстью складывать из сухих листьев небольшие кучки, поджигать и сидеть у недолгого костерка, вдыхая распалённый огнём пряный аромат.
– Деточка, ты решила отдать должное матриархальной традиции на старости лет?!
– Да. Я решила тебе отдаться.
Примус поперхнулся, но не растерялся:
– Осознанная необходимость?
– Что?
– На экзамене по научному коммунизму вкупе с марксистско-ленинской философией ты вроде бы получила «отлично»?
– И что?
– А то, что свобода – это осознанная необходимость. Ты свободна в своём решении?
– Купить кровать?
– Да. Если для тебя первое – необходимое и достаточное условие для второго.
– Ну да. А что такого? О какой несвободе может идти речь, если я сама себе хозяйка?
– Возможно, ты решила отдаться мне в благодарность за то, что я столько лет меняю тебе перегоревшие лампочки? Тогда не стоит, моя дорогая. За это ты уже рассчиталась. Я столько раз купался в завистливых взглядах самцов – люди столько раз зубы за всю жизнь не чистят! Представь: они смотрят, а мы идём. Я и такая потрясающая женщина…
142 
