Последние отзывы

  242  

Кугельский продолжал робко улыбаться, как идиот или даже как два идиота. Один идиот испугался, хотя бояться пока было нечего, а другой по-прежнему заискивающе глядел в глаза молодому человеку и раздвигал непослушные губы, силясь изобразить непринужденное веселье.

— Это вам не к нам, — сказал молодой человек. — Это собственная безопасность. Надо вам проехать.

— Может быть, не надо? — спросил Кугельский, поняв вдруг, что Плахов был все-таки человек опытный и, может быть, не просто так воздержался от очерка.

— Почему же не надо? — ласково спросил молодой человек с квадратом. — Непременно надо. Собственная безопасность — это очень важно. Вы сами-то как думаете?

— Я думаю, что очень, — выцветшим от ужаса голосом сказал Кугельский.

— Ну так поезжайте, товарищ Кугельский, на улицу Детскую. Знаете, где это?

— Я найду, — едва слышно пролепетал Кугельский.

— Во-во. И там вас примут, я позвоню. Полную как есть информацию выдадут. А то сделали тут, действительно. Ленинград — а они франкмасоне. Правду я говорю?

— Конечно! — горячо прошептал Кугельский. — Я про это и хочу…

— А вы сами не того? — спросил вдруг молодой человек, улыбаясь еще ласковей. — Не франкмасонин?

— Что вы, — совсем теряя голос, прошелестел Кугельский. — Как это возможно…

— Да очень просто. Если хотите заявить, то пожалуйста. Скидка будет, — доверительно прошептал молодой человек, словно предлагал какой товар.

— Я ничего, нигде, — заверил Кугельский.

— Ну, тогда на Детскую, — посоветовал молодой человек. — Поезжайте, они ждать будут.

Кугельский понял, что отступать некуда, и отправился на Детскую, что на Васильевском острове. Там, в доме 7, располагался без всякой вывески отдел собственной безопасности. Мысля логически, Кугельский ожидал увидеть там молодого человека еще меньше ростом, повышенной ласковости, с большими зубами и двумя квадратами, а что за эмблема будет на петлицах — он боялся и думать; но спустился за ним вполне заурядный и не слишком молодой сотрудник в гражданском, в обычном сером костюме и лаковых ботинках. Весь он был удивительно нейтральных тонов и такой внешности, что мог принадлежать к любому сословию или цеху. Видно было, что собственная его безопасность на высоте.

— Проходите, — пригласил он любезно. Дом 7 был небольшой, трехэтажный, тоже очень безопасный. На втором этаже был чистенький кабинет, а в нем Кугельскому предложили стул.

— Про остромовцев написать хотите? — дружелюбно спросил гражданский. — Вы знали, может, его?

— Откуда же, — даже обиделся Кугельский. — Никогда не видел.

— А почему решили?

— Мне рассказали, так, один человек, — заторопился Кугельский. — Безобразие, мне показалось — очень интересно…

— Интересно, да, — кивнул гражданский. — Вы давайте покрасочней. Потому что детали удивительные. Проделана огромная работа по установлению и выявлению. Вы пишите, я вам в общих чертах расскажу.

Кугельский вытащил блокнот и всем видом изобразил деловитость.

— Ведь там, собственно, что было-то? — сказал гражданский. Он, видно, был из крестьян — простоватый, основательный, тугодумный с виду, но сметливый; это так про него думал Кугельский, который, впрочем, никогда толком не видел крестьян, а когда встречал их еще в Орле, то боялся. Он понимал, однако, что надо любить крестьян, и потому торопился вдумать в них как можно больше хорошего; привычка вдумывать хорошее в пугающее поначалу спасительна, а в перспективе губительна, но так ведь и все гадости на свете. И этот гражданский медленно говорил, долго думал, спрашивал, а потом ждал ответа на явно риторический вопрос, словно от того, что скажет Кугельский, зависело — раскрывать ему дальнейшее или обойдется.

— Ведь там как было-то? — повторил он. — Ведь они нормальные же люди были, с виду. Вроде вот вас.

Кугельский обиделся.

— Почему же? — спросил он робко. — По-моему, никакого сходства… ничего…

— Да нет, — раздумчиво (так это назвал про себя Кугельский) протянул бывший крестьянин. — Вот такие же, как вы. (Он не сказал «как мы с вами»). И вы могли бы, очень даже запросто. И вот вопрос: почему? Почему в нашем советском, так сказать, Ленинграде такая вещь и всякая мракобесия? Почему они не пошли, например, в клуб или пива попить? Это вот такие, как вы, недоработали, недописали что-то.

Кугельский совсем смешался.

  242