Не тверди, обнимаясь с тартусцами и с вЕнцами, рассыпая мелкие искры, как метеор, — что с таких, как я, начинаются все Освенцимы, ибо всякая твердая вера — уже террор. Как я знаю всю твою зыбкость, перетекание, разрушенье границ — соблазн его так влекущ! Есть твоя вертикаль, и она еще вертикальнее, но скрывает ее туман, оплетает плющ. Я боюсь плюща — хоть растенье, в общем, красивейшее. Так узорчат лист, так слаба курчавая плеть — но за слабостью этой темнеет такая силища, что и дубу, и грабу опасно туда смотреть.
Но хоть все пески, всю пустыню словами вымости, завали цветами, чей многоцветен пир, — не тверди, не пой мне о щедрой твоей терпимости и о том, как в сравнении с нею я нетерпим! О, ты терпишь всех, как терпит белая бестия ундерменша в коросте, прикованного к ярму. Я терплю этот мир иначе — как терпят бедствие. Извини, что я иногда нетерпим к нему.
Я не все говорю, не всему раздаю названия, вообще не стремлюсь заглядывать за края — ибо есть зазор спасительного незнания, что тебе и мне оставляет вера моя. В небесах случаются краски, которых в мире нет, — немучительная любовь и нестыдный стыд. Твой пустынный Бог никогда меня не помилует, — мой цветущий тебя простит и меня простит.
ТЕОДИЦЕЯ
— На, — сказал генерал, снимая «Командирские». — Хочешь — носи, хочешь — пропей.
- Не всемощный, в силе и славе, творец миров,
- Что избрал евреев и сам еврей,
- Не глухой к раскаяньям пастырь своих коров,
- Кучевых и перистых, — а скорей
- Полевой командир, небрит или бородат,
- Перевязан наспех и полусед.
- Мне приятно думать, что я не раб его, а солдат.
- Может быть, сержант, почему бы нет.
- О, не тот, что нашими трупами путь мостит,
- И в окоп, естественно, ни ногой,
- Держиморда, фанат муштры, позабывший стыд
- И врага не видевший, — а другой,
- Командир, давно понимающий всю тщету
- Гекатомб, но сражающийся вотще,
- У которого и больные все на счету,
- Потому что много ли нас вообще?
- Я не вижу его верховным, как ни крути.
- Генеральный штаб не настолько прост.
- Полагаю, над ним не менее десяти
- Командиров, от чьих генеральских звезд
- Тяжелеет небо, глядящее на Москву
- Как на свой испытательный полигон.
- До победы нашей я точно не доживу —
- И боюсь сказать, доживет ли он.
- Вот тебе и ответ, как он терпит язвы земли,
- Не спасает детей, не мстит палачу.
- Авиации нет, снаряды не подвезли,
- А про связь и снабжение я молчу.
- Наши танки быстры, поем, и крепка броня,
- Отче наш, который на небесех!
- В общем, чудо и то, что с бойцами вроде меня
- Потеряли еще не все и не всех.
- Всемогущий? — о нет. Орудья — на смех врагу.
- Спим в окопах — в окрестностях нет жилья.
- Всемогущий может не больше, чем я могу.
- «Где он был?» — Да, собственно, где и я.
- Позабыл сказать: поощрений опять же нет.
- Ни чинов, ни медалей он не дает.
- Иногда подарит — кому огниво, кому кисет.
- Скажем, мне достались часы «Полет».
- А чего, хорошая вещь, обижаться грех.
- Двадцать пять камней, музыкальный звон.
- Потому я и чувствую время острее всех —
- Иногда, похоже, острей, чем он.
- Незаметные в шуме, слышные в тишине,
- Отбивают полдень и будят в шесть,
- Днем и ночью напоминая мне:
- Времени мало, но время есть.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ ДНЕВНОГО СНА
- В удушливом полдне, когда ни гу-гу
- В цветущем лугу и заросшем логу,
- И, еле качая тяжелые воды,
- Река изогнулась в тугую дугу
- И вяло колышет лиловые своды
- Клубящейся тучи на том берегу, —
- СГУЩАЮТСЯ СИЛЫ НЕЯСНОЙ ПРИРОДЫ.
- Я слышу их рост и уснуть не могу.
- Как темные мысли клубятся в мозгу,
- Как в пыльные орды, в живую пургу
- Сбивают гонимые страхом народы, —
- В безмолвии августа, в душном стогу,
- В теплице безветренной влажной погоды
- СГУЩАЮТСЯ СИЛЫ НЕЯСНОЙ ПРИРОДЫ.
- Я вижу их мощь и дышать не могу.
- Один изгаляется в узком кругу,
- Взахлеб допивая остатки свободы,
- Другой проклинает недавние годы,
- А третий бежит, норовя на бегу
- Еще и поставить подножку врагу, —
- Хотя их обоих накроют отходы,
- Осколки руды и обломки породы.
- На всем горизонте, на каждом шагу
- СГУЩАЮТСЯ СИЛЫ НЕЯСНОЙ ПРИРОДЫ.
- Я знаю, какой, но сказать не могу.
- Но в это же время, над той же рекой,
- В лиловом дыму вымывая проходы,
- В ответ собираются силы такой,
- Такой недвусмысленно ясной природы,
- Что я ощущаю мгновенный покой.
- Уже различая друг друга в тумане,
- Они проплывают над лесом травы.
- Имело бы смысл собираться заране,
- Но первыми мы не умеем, увы.
- И я засыпаю, почти замурлыкав,
- В потоке родных переливов и бликов
- Плывя в грозовую, уютную тьму.
- У тех, кто клубится в лиловом дыму,
- Всегда бесконечное множество ликов,
- А мы остаемся верны одному.
- Неясно, каков у них вождь и отец,
- Неясно, чего они будут хотеть,
- Неясно, насколько все это опасно
- И сколько осталось до судного дня,
- И как это будет, мне тоже неясно.
- Чем кончится — ясно, и хватит с меня.
ОДИННАДЦАТАЯ БАЛЛАДА
- Серым мартом, промозглым апрелем,
- Миновав турникеты у врат,
- Я сошел бы московским Орфеем
- В кольцевой концентрический ад,
- Где влачатся, с рожденья усталы,
- Позабывшие, в чем их вина,
- Персефоны, Сизифы, Танталы
- Из Медведкова и Люблина, —
- И в последнем вагоне состава,
- Что с гуденьем вползает в дыру,
- Поглядевши налево-направо,
- Я увижу тебя — и замру.
- Прошептав машинально «Неужто?»
- И заранее зная ответ,
- Я протиснусь к тебе, потому что
- У теней самолюбия нет.
- Принимать горделивую позу
- Не пристало спустившимся в ад.
- Если честно, я даже не помню,
- Кто из нас перед кем виноват.
- И когда твои хмурые брови
- От обиды сомкнутся в черту, —
- Как Тиресий от жертвенной крови,
- Речь и память я вновь обрету.
- Даже страшно мне будет, какая
- Золотая, как блик на волне,
- Перекатываясь и сверкая,
- Жизнь лавиной вернется ко мне.
- Я оглохну под этим напором
- И не сразу в сознанье приду,
- Устыдившись обличья, в котором
- Без тебя пресмыкался в аду,
- И забьется душа моя птичья,
- И, выпрастываясь из тенет,
- Дорастет до былого величья —
- Вот тогда-то как раз и рванет.
- Ведь когда мы при жизни встречались,
- То, бывало, на целый квартал
- Буря выла, деревья качались,
- Бельевой такелаж трепетал.
- Шум дворов, разошедшийся Шуман,
- Дранг-унд-штурмом врывался в дома —
- То есть видя, каким он задуман,
- Мир сходил на секунду с ума.
- Что там люди? Какой-нибудь атом,
- Увидавши себя в чертеже
- И сравнивши его с результатом,
- Двадцать раз бы взорвался уже.
- Мир тебе, неразумный чеченец,
- С заготовленной парою фраз
- Улетающий в рай подбоченясь:
- Не присваивай. Все из-за нас.
- …Так я брежу в дрожащем вагоне,
- Припадая к бутылке вина,
- Поздним вечером, на перегоне
- От Кузнецкого до Ногина.
- Эмиссар за спиною маячит,
- В чемоданчике прячет чуму…
- Только равный убьет меня, значит?
- Вот теперь я равняюсь чему.
- Остается просить у Вселенной,
- Замирая оглохшей душой,
- Если смерти — то лучше мгновенной,
- Если раны — то пусть небольшой.
ДВЕНАДЦАТАЯ БАЛЛАДА
Хорошо, говорю. Хорошо, говорю тогда. Беспощадность вашу могу понять я. Но допустим, что я отрекся от моего труда и нашел себе другое занятье. Воздержусь от врак, позабуду, что я вам враг, буду низко кланяться всем прохожим. Нет, они говорят, никак. Нет, они отвечают, никак-никак. Сохранить тебе жизнь мы никак не можем.