111 
– Расплакался? Наорал? Признался в какой-нибудь страшной тайной болезни?
– Нет. Мексиканский сериал начнётся чуть позже. Тогда же он назвал её лгуньей, а затем медленно, методично, совершенно спокойно тщательно порвал все бумажки и, молча осыпав ими жену, покинул помещение, аккуратно прикрыв за собой дверь. Два дня Лида терпеливо ждала его возвращения, не замечая многозначительных взглядов коллег и среднего медицинского персонала. Полагаю, тебе не надо объяснять, что такое небольшая районная больница, если у нас и в огромном монстре все всё друг о друге знают.
– Не надо, – криво усмехнулась Женька, представив, что начнётся, если она решится уйти от Миши или кто-то узнает об аборте.
– И поскольку Иван трудился в хирургическом отделении, Лида, не выдержав, на третьи сутки просто спустилась на один этаж из своей гинекологии и, заглянув в ординаторскую, спросила, где её муж. Врачи, стыдливо отводя глаза, сказали, что не знают. Вроде он на пару дней отпросился. Окрылённая дурочка Лида подумала, что, может быть, он поехал в их большой город, чтобы обследоваться. Она пела и плясала под глупую пластинку в одинокой квартире, заранее простив ему всё. Потому что любила его и его имя. А вечером к ней пришёл на чай неожиданный гость. Заведующий хирургическим отделением.
– Здравствуй, Лидуша, – сказал он ей мягко и проникновенно, но глаза его, обычно такие успокаивающие и жёсткие одновременно, смотрели куда-то мимо.
– Привет, Павел Алексеевич! – обрадовалась Лида. К ней так давно никто не приходил попить чаю, рассказать анекдот, посмеяться и поговорить, что она сейчас же подскочила к кухонным ящичкам и достала оттуда давно початую бутылку вина, которую было просто не с кем выпить. – Выпьете со мной, Павел Алексеевич?
– Выпью, – сказал Павел Алексеевич и достал из кармана широкого пальто бутылку водки. – Лидуша. То, что я собираюсь сказать и сделать, грязно, низко и не по-мужски. Но не сказать и не сделать – ещё более не по-мужски. Но меня извиняет то, что я, Лида, люблю тебя, – выпалил Павел Алексеевич и покраснел, как малолетка. – И хочу предложить тебе выйти за меня замуж. Я вдовец. У меня взрослый сын, он в городе… Впрочем, ты всё и сама знаешь.
– Но я замужем! – всё ещё весело сказала Лида, и ей стало жалко Павла Алексеевича. Потому что женщина всегда жалеет сильного мужчину, свидетельницей слабости которого она невольно становится. «Ах, – подумала глупая Лида, – как жаль, что он любит меня. – То, что он любит, стало предельно ясно и не требовало никаких дополнительных объяснений и телодвижений. – Потому что мы с Иваном любим друг друга. Он вернётся, и всё сразу станет хорошо!»
– Это ненадолго, Лида. Я перехожу к мерзкой части моего визита. – Павел Алексеевич налил себе стакан водки и залпом выпил. – Иван уже почти год бегает к одной медсестре.
– Это неправда, – прошептала Лида.
– Увы, это правда. И ты её знаешь. И все знают, что он к ней бегает.
Лида молчала.
– Лида. Лидуша. Лидочка. Лидия, – Павел Алексеевич болезненно подвывал такое любимое имя так любимой им женщины. – Сейчас я выпью и скажу главное, потому что лучше ты узнаешь это от меня, чем от санитарок и доброжелателей. Тем более что все твои непосредственные коллеги в курсе и, слава им, никто ещё тебе не сказал. – Иван накатил ещё стакан и скороговоркой выпалил: – Неделю назад у твоего мужа родился ребёнок!
– Мальчик или девочка? – прошептала побелевшими губами Лида, механически подумав про себя, что всегда хотела девочку. И даже имя ей придумала. Мальчик был бы Иван.
– Девочка.
– И как назвали?
– Наташа. Он сегодня хотел проставиться в отделении. Я не позво… Лида! Лидия!!! – В этом месте героиня нашей истории шлёпнулась с табуретки на пол, крепко приложившись головой о булыжник, которым была придавлена квашеная капуста.
И тётя Лида горько усмехнулась.
Иногда небольшая гематома и сотрясение мозга – спасение от невыносимой боли. Ты, как врач, понимаешь, что «невыносимая боль» – это оксюморон. Человек или выносит боль, или умирает, если невыносимо. А некоторых спасают, временно оглушая. Вырубая из болезненного пространства на тот самый, невыносимый временной интервал.
Женька не знала, что сказать. Тётя Лида смотрела в окно, и по её полному, но всё ещё красивому лицу текли слёзы. Любые «ну-ну-ну, успокойтесь!» были бы неуместны. Поэтому Женя просто спросила:
– А дальше что было?
– А разве дальше было что-то ещё?.. Шучу. – Тётя Лида аккуратно промокнула слёзы салфеткой. – Вообще-то плакать полагается не в этом месте, но я рассказываю эту историю впервые, и мизансцены ещё не отрепетированы до блеска. – Она немного помолчала и продолжила: – Нашей Лидии при самом горячем пособничестве Павла Алексеевича разрешили не отрабатывать весь положенный государством срок «по распределению», и она отправилась в большой город, в котором училась и пять лет счастливо прожила с Иваном в семейной комнате общежития. Тот же Павел Алексеевич устроил её дежурантом в гнойную гинекологию больницы «Скорой помощи» и продолжал приезжать и помогать. Лида всегда была девушкой горячо благодарной за ласку и нежность, да и тело своего требовало, и она в конце концов отдалась ему со всей страстью признательного щенка, выгнанного прежним хозяином. Отдалась, но не полюбила, по ночам увлажняя подушку секретом слёзных канальцев в тоске по тому, гадкому, больно ударившему сапогом по беззащитной псинке, но так же горячо любимому. Уж прости меня за высокопарность. Всем известна моя предпенсионная сентиментальность, – невесело засмеялась тётя Лида. – Отдалась и – представляешь? – забеременела прямо с ходу. С первого входу. Ирония судьбы.
111 
