ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Невеста по завещанию

Бред сивой кобылы. Я поначалу не поняла, что за храмы, жрецы, странные пояснения про одежду, намеки на средневековье... >>>>>

Лик огня

Бредовый бред. С каждым разом серия всё тухлее. -5 >>>>>

Угрозы любви

Ггероиня настолько тупая, иногда даже складывается впечатление, что она просто умственно отсталая Особенно,... >>>>>

В сетях соблазна

Симпатичный роман. Очередная сказка о Золушке >>>>>

Невеста по завещанию

Очень понравилось, адекватные герои читается легко приятный юмор и диалоги героев без приторности >>>>>




  50  

Этот южный приморский город – город с женским именем – всегда был и остался по-женски странным и гораздо более целесообразным, чем по-мужски.

Потому что мужская целесообразность моментальна и недальновидна. И узел для мужской целесообразности – всего лишь отдельно взятый, необходимый и достаточный узел. А вовсе не макраме.

Макраме – это искусство плетения массива узлов, а вовсе не отдельно взятого, необходимого и достаточного узла.

В пятом классе Людка, дочь мента, увлеклась макраме. И к увлечению этому приобщила еле-еле троечницу с конским блондинистым хвостом толщиной в руку, крепкую серую мышь хорошистку и задиру-отличницу, вечно недовольную необходимыми и достаточными знаниями большинства учителей.

Чуть не каждый вечер пятого класса этот странный квартет собирался у Людки дома для того, чтобы из канатиков свить кашпо для цветов, «кафтанчик» для шариковой ручки, салфетку на стол и всё такое остальное прочее, совершенно не необходимое и, разумеется, недостаточное, но безумно интересное по факту самого процесса.

У Людки дома – в тесной двухкомнатной квартирке в самом начале Молдаванки, наискосок от Парка Ильича. Наискосок от той стены Парка Ильича, где каждый май вдоль старой ракушняковой ограды с непарадного входа зацветала буйным цветом белая сирень. И все, кто ехал в двенадцатом трамвае, могли не только наблюдать замусоренный донельзя городской пейзаж, но и вдыхать столь дивный аромат такой убойной силы, что хоть на пару мгновений, но начисто убивал в пассажирах двенадцатого трамвая злость, раздражительность и прочую пену бытия, и они – хоть на те самые пресловутые пару мгновений – превращались в сгусток ликующего обоняния. А что может быть лучше концентрированного хоть на каком-то из действительно важных моментов бытия состояния? Ну уж точно не пена. Пена даже на пиве – просто привычный житейский атрибут и не несёт никакой ни функциональной, ни эстетической нагрузки.

Людка, её мама – старшая медсестра отделения урологии десятой городской клинической больницы и её папа – майор милиции, начальник уголовного розыска Ильичёвского района этого южного приморского города, жили в небольшой двухкомнатной квартирке у самых истоков Молдаванки. И потому её мама ходила на Привоз со стороны улицы Советской Армии, а вовсе не со стороны проспекта Мира, как туда ходили мамы крепкой хорошистки, задиры-отличницы и бабушка еле-еле троечницы с конским блондинистым хвостом толщиной в руку.

У Людки была хорошая добрая мама и очень забавный папа.

Папа её был высоким, толстым и шумным. И очень забавным. Он рассказывал девочкам про Михаила Яковлевича Винницкого, родившегося здесь же, на Молдаванке, и про Шендлю Соломониак, родившуюся в местечке Повонзки близ Варшавы. И девочки долго не могли связать какого-то Мишку Япончика и какую-то Соньку Золотую Ручку с мужчиной со звучными именем-отчеством-фамилией и польской еврейкой. Точно так же, как они не могли связать ликвидацию банды «Чёрная кошка» в южном приморском городе с каким-то Давидом Курляндом. Потому что банду «Чёрная кошка» ликвидировали Высоцкий с Конкиным в Москве. Такая тогда у девочек была эра милосердия, а до съёмок сериала «Ликвидация» было ещё очень и очень далеко. Как когда-то было далеко от центра южного приморского города до Шестнадцатой станции Большого Фонтана.

Людкин папа рассказывал девочкам и про работорговлю, и про бандитов, налётчиков, воров, наводчиков, фальшивомонетчиков, скупщиков краденого и про прочий тёмный люд. Людкин папа цитировал Багрицкого, Катаева, Паустовского, Бунина, Бабеля и даже упоминал странные, непонятные девочкам имена. Шолом Алейхем, Исаак Башевис Зингер, Урке Нахальник, Авраам Карпинович, Менделе Мойхер-Сфорим, Ахадга-Ам, Хаим-Нахман Бялик, Йегошуа-Хоне Ра€вницкий, Йосеф Клаузнер, Шайль Черняховский, Яков Фриман, Моше-Лейб Лилиенблюм, Шимон Дубнов и Леон Пинскер. Девочки слушали папу-мента, раскрыв рот, а задира-отличница даже частенько просила повторить. И тогда Людкин папа-мент повторял с видимым огромным удовольствием.


– Я видел, как лежал, дыша целой горой груди, раскинув руки, смертельно раненный, умирающий бандит. Это было на Дерибасовской улице, когда мне было восемнадцать лет. – И, помолчав, уточнял: – Это не я видел, а Юрий Олеша. А чтоб вы знали, слово «мент», – Людкин папа менторски поднимал палец, – впервые было употреблено в пьесе Славина «Интервенция» в 1957 году. А слово «мусор» – тут уж как хотите: не то от созданного в двадцатых годах Московского Уголовного Сыска, не то от «мойсер», что означает «доносчик» или «вынюхивающий». А в общем-то, девочки, никакой романтики в ментовской работе нет! – Людкин папа вздыхал. – Сплошная грязь, морок и прочие тёмные личности.

  50