45 
Вместе с видением заснеженной равнины пришли и чужие воспоминания. Ещё совсем недавно этот человек, которым теперь стал Рашидов, ни в чём не нуждался, он жил в цветущем саду, где на каждом дереве висели сочные фрукты, а под каждым кустом сидел упитанный кролик – нужно было только протянуть руку. А потом что-то изменилось (человек до сих пор не понимал, что именно), и тот, чьё невидимое, но благожелательное присутствие он ощущал всё время пребывания в необыкновенном саду, вдруг сменил милость на гнев, и человек вместе с недавно обретённой и беременной женой оказался на этой равнине, где жизнь тяжела и опасна, где полно хищников и ядовитых гадов, и каждый шаг может стать последним. За что? Почему? В чём он провинился? И зачем в него вдохнули жизнь? Чтобы он страдал, замерзал, подыхал? Чтобы он видел, как умирает его жена? Чтобы слышал, как кричат его дети?..
Тут его позвали по имени. Рашидов обернулся, но увидел только сугробы и цепочку своих следов, заметаемых вьюгой.
«Человек! – позвал голос. – Готов ли ты принять веру, которая обрекает тебя на страдания?»
Человек в шкуре леопарда ответил бы, что нет, не готов; да он просто не имел представления о таком расплывчатом и во многом абстрактном понятии, как вера, но Рашидов в нём был всё-таки сильнее, и он склонил чужую ему голову: «Я готов. Страдания не пугают меня».
«Что ж, – сказал голос. – Ты прошёл Первые Врата».
Заснеженная равнина исчезла в один миг, словно картинка с экрана телевизора в момент его выключения из сети. Рашидов снова стоял на лестнице, ведущей в небо, упираясь ногами в перекладину снизу и держась руками за перекладину сверху. Рядом парил ангел Джибрил.
«Продолжай, – распорядился ангел. – Пока у тебя неплохо получается».
Второй участок лестницы дался Рашидову труднее. Во-первых, он устал – любой устанет, если будет подниматься по вертикальной лестнице продолжительное время; во-вторых, ветер не оставлял попыток скинуть Руслана вниз.
«Вот Вторые Врата», – объявил Джибрил.
«Вижу», – проворчал Рашидов; он перевалился через край новой площадки и с минуту полежал, уткнувшись носом в холодный камень.
«Вторые, – подумал он. – Сколько их ещё будет?»
Он, к счастью, не знал, что это только начало, и всего Врат будет семь, иначе, скорее всего, остановился бы на полпути, признав своё поражение. Незнание спасло его жизнь и рассудок.
А Врат действительно было семь, и он прошёл их все.
…На второй площадке его поджидали сразу двое. Оба – сравнительно молодые люди отчётливо семитской национальности, и оба жестоко искалечены. У одного – в набедренной повязке из кожи – была отрезана голова, и он придерживал её на плечах руками. У второго имелись раны на запястьях и стопах и ещё одна, большая и постоянно кровоточащая, – под рёбрами. У этого второго было удивительно изменчивое лицо. Глядя на него, нельзя было понять, когда он сердится, а когда радуется.
Декорацией здесь служил кусок пустыни, поросшей местами низким колючим кустарником с острыми листьями. Ещё на заднем фоне возвышался крест – жуткое сооружение, поставленное здесь явно не для красоты. Рашидов с удивлением подумал, что он, кажется, знает, кто эти двое…
…Крест стоял на горе, так, что с него был виден весь город: висячие сады, соединяющие храм с антониевой башней, крылатых богов над гипподромом, хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды. Город плавился в потоках жара, изливаемых солнцем, и очень хотелось пить – жажда просто невыносимая, – но вместо воды стражники в блестящих на солнце шлемах дают на кончике копья губку, намоченную в уксусе. Боль уже притупилась, но жизнь постепенно покидала иссохшее, избитое тело. В последний свой миг он поднял голову и, глядя прямо на солнце ослепшими от муки глазами, прошептал: «Или! Или! Лама савахвани?..»
«Готов ли ты принять веру, которая заставляет тебя искупать грехи других?»
«Готов. В этом смысл веры – искупать грехи».
«Вот Третьи Врата».
…Зал с высоким потолком, барельефы на стенах: люди с птичьими, пёсьими головами, с необыкновенными головными уборами. Глубокий старец на троне: лицо изборождено морщинами, руки цвета пергамента цепко сжимают подлокотники, взгляд острый, испытывающий, умный…
…На дне колодца холодно и пусто. Сильная пульсирующая боль в запястье левой руки – должно быть, сломал при падении. Сначала они раздели его догола, сорвали его разноцветный кетонет, подарок отца. Потом они сбросили его вниз и ушли, посмеиваясь и громко переговариваясь друг с другом. Он не понимал причин их ненависти к нему, он плакал и умолял их вернуться. Но они ушли, оставив его умирать на дне высохшего колодца. На следующий день они вернутся, но не из милосердия, а лишь для того, чтобы получить выгоду – они продадут его работорговцам…
45 
