233 
От рельсов пахло гарью, мазутом, нагретым железом – но в Дегунине этот запах перебивался густым медвяным настоем, духом теплой, разморенной травы и бесчисленными цветами, прячущимися в ней. Аша легко, словно и не было четырехчасового перехода и четырехмесячной беременности, сбежала с насыпи к лугу и почти потерялась в нем. Губернатор шел следом. После долгих дождей трава вымахала почти в человеческий рост. На другом краю луга пятеро чуть видных косарей медленно, без напряжения срезали хрусткие податливые стебли. Косари что-то пели, но губернатор не разбирал слов. Над лугом стояло звонкое, счастливое шмелиное жужжание. Пчелы, осы, бабочки вились вокруг, одна бабочка села губернатору на плечо, снялась и улетела. Губернатор мог бы поклясться, что она хихикнула.
– Господи, – вслух сказал Бороздин, – и чего не жить? В самом деле, жить здесь было одно наслаждение. Воздух полнился сытой, плавной ленью. Бывают в России такие дни в разгар позднего лета, когда природа отдыхает от самого отдыха, пресытившись всеми видами работы, нарожавшись, наплодоносившись, назагоравшись; в такие дни становится ясно, что делать ничего не надо, ибо то, что надо, происходит само, а все остальное от лукавого.
– Как дома я, – говорила Аша, идя впереди него по еле видневшейся луговой тропке. – Что за место, а? Ну что за место! Нигде больше ни травы такой, ни цветов таких…
Они прошли луг и дошли до огромной деревни, раскинувшейся по сложно переплетенным, извилистым улицам. Точного плана Дегунина никогда не мог составить ни один военачальник – обязательно обнаруживалась пара неучтенных домов, а иногда казалось, что деревня двигалась, не стояла на месте: тут улица изогнулась, там дом переехал… Дегунинское пространство шутило странные шутки с гостями.
– Там за деревней дальше Дресва будет, – сказала Аша. – Речка. Она здесь начинается, далеко течет…
– Ты хоть знаешь, где дом-то теткин?
– Это ты, может, чего не знаешь, – все так же гордо отвечала Аша. – Мне тут каждый забор родной…
Странно, что во всей деревне не слышалось собачьего лая: собаки лениво чесались, подходили к заборам, ласково смотрели на прохожих и отходили прочь, не дождавшись от них чего-то важного. Некоторым Аша шептала еле слышные ласковые слова – губернатор их не разбирал. Несколько раз им встретились люди. Аша им кивала, и они кивали в ответ, но ни слова не говорили. В воздухе запахло тревогой.
Дом, к которому они шли, ничем не отличался от прочих, кроме густого плюща, обвивавшего северную стену. В палисаднике цвело великое множество всего – георгины, золотые шары, крупные садовые колокольчики…
– Тетя! – крикнула Аша. Ей никто не ответил.
– Никого, что ли, – сказала она скорее себе, чем Бороздину, и решительно толкнула незапертую калитку. Губернатор вошел следом. В доме завозились, но встречать никто не вышел.
– Тет-ка! – громче и раздельнее крикнула Аша.
Странное дело: пока губернатор шел по дорожке, засыпанной крупными стружками, к дому Ашиной тетки, – ему казалось, что цветы вокруг расступаются перед ним с некоторой брезгливостью или ужасом, да и сама земля слегка проваливается под ногами, словно не желая выносить его на себе; впрочем, в дегунинской жаркой тиши, в августовском мареве и не такое привидится.
Между тем никто не выходил к ним, хотя губернатор и чувствовал устремленный на него пристальный, несколько испуганный взгляд; может быть, это смотрели обитатели приземистого дома, прильнувшие к окну, а может, бабочки или георгины.
Аша обернулась на него, и в ее глазах, только что сиявших счастьем гордости и родства, губернатор увидел отчаяние. Если к ним не выходили – значит, спасения в Дегунине не было.
– Может, никого нет? – спросил он.
– Всегда есть! – отозвалась она с упрямством безнадежности, отвергающей всякие утешения. – Я знаю. Это так всегда у нас.
Дверь неожиданно открылась, и на крыльце появилась высокая старуха в темном платке и черно-лиловом тряпье.
– Заходите, – сказала она негромко.
2
– Под кем Дегунино сейчас? – спрашивала Аша.
– Да под южными вроде. Не поймешь у них, сама уж путаю.
– Ражие, утюжие?
– А кто знает. С колого боку рожие, с колого талыжие. На полоток расколешь, да и боровик намажешь. И никакого.
– Тетка, что же делать мне?
– А что я знаю? Голод бы намолоть, так и колоб не тупился бы.
– А если на улок?
– Улок не улок, а затолок на коробок…
233 
