«Господи, что же я буду дальше нести?!» – лихорадочно думала я, пока они пытались приноровить свои американские ладошки к опасному русскому мыльному кирпичу.
– И в чём же его необычность? – Всем хороши американцы, только слишком любознательные. И последовательные.
– Э-э-э… Да во всём! Во-первых, это разработка секретной военной лаборатории. Бактериологической. Вернее – секретного института по борьбе с бактериологическим оружием. Вот!
Лица американцев выражали не то недоверие, не то удивление, не то… Как-то они поменялись в лицах и стали смотреть на мыло, как на ядерную боеголовку. Бросить, видимо, побоялись, но замерли в почтении.
– Не бойтесь!
Я уже чувствовала проклятый творческий зуд. «Только я тебя прошу, особой ереси не неси, а?» – уговаривал меня внутренний голос. «Слушай, да куда уж больше? – отвечала я ему. Молчи!» И, лишив внутренний монолог возможности прямого эфира, я понеслась по кочкам.
– Вот такое вот специальное мыло, удивительное, необычное мыло, разработанное секретным институтом по борьбе с бактериологическим оружием, подарили нашему прекрасному начмеду за то, что она спасла жизнь лабораторной мартышке! Только у нас, больше нигде! Да и то уже заканчивается. Буквально одна коробка осталась! Мартышка была беременная, понимаете? А потом, естественно, рожала. И у неё в родах случилось тяжёлое осложнение – HELLP-синдром. Не тот, который «Бен, ай нид хелп», а тот, который гемолиз эритроцитов, тромбоцитов, лизис там печени и всякая прочая ерунда. То есть, если не прооперировать срочно, – всё. Посмертный эпикриз. А на мартышке уже какой-то долгосрочный эксперимент, важный для страны, проводился.
«Что ты несёшь? Какая мартышка? И почему там оказалась наша начмед, а не штатный ветеринар секретного военного института? Так ведь нет никакого института! Тем более, почему там оказалась наша начмед? Ты же кандидат медицинских наук! Немедленно перестань выдумывать космических масштабов враки. Да ещё и глупые враки!»
– О, да-да! Я знаю такой синдром, – радостно закивал американец. Доктор медицинских наук, между прочим. Он так обрадовался реальному, хотя и очень опасному синдрому, что тоже как-то не подумал о том, что наша начмед делала в секретном военном институте с беременной мартышкой.
– Ну вот! – бодро продолжила я и начала изображать всё в лицах при помощи мимики, рук и прочих зачатков актёрского мастерства. – Она, значит, спасает мартышке жизнь! А военные учёные в благодарность за свою спасённую мартышку…
– А как её звали? – вдруг спрашивает второй американец.
– Её звали… Её звали… Джеки. В честь Джеки Кеннеди! – «Мля-я-я-я, а это ты зачем ляпнула?» – Потому что наши военные, которые учёные, они очень любят Джеки Кеннеди и любили Джона Кеннеди. Джона Фицджеральда. Да. И вот, значит, спасённая мартышка… То есть военные. Которые учёные, дарят нашему чиф оф департмент целых два ящика вот этого прекрасного стратегического уникального неповторимого завораживающего целительного мыла. – Просто я недавно выучила много английских прилагательных, и мне хотелось поразить их воображение. Судя по выражению их лиц, эффект был достигнут. Теперь мне оставалось только сообразить, чем же это мыло так стратегически уникально.
– Так в чём же это мыло так «бест оф зе бест»? – не отстаёт неугомонный доктор американских медицинских наук.
– Ту самую мартышку…
– Джеки Кеннеди? – уточняет второй.
– Да, её… Значит, ту самую мартышку мыли вот этим самым мылом. Два раза в день. Утром и вечером. А мартышка была специально заражена вирусом ВИЧ самого что ни на есть термоядерного типа. С экспериментальной целью. Так вот… – «Ну давай, соображай!» – Так вот, у мартышки в крови значительно снизился уровень репликации вируса, увеличилось количество CD4-лимфоцитов и вообще иммунный статус, представляете?! Все данные экспериментальных и лабораторных исследований запротоколированы и хранятся под грифом «top secret», понимаете? Так что если что… – Я шумно выдохнула и пропела из Высоцкого: – «Пятьдесят восьмую дают статью, говорят: «Ничего, вы так молоды».
Очумевшие американцы явно не представляли и не поняли. Естественно. Владимира Семёновича а capella я исполнила по-русски.
– Ну ты, Юрьевна, даёшь! – восхитилась санитарка. – Так лопотать по-английски.
– Иди в жопу! – проворчала я. И только тут, переключивши регистр на рашн-реальность, заметила, что американцы, внимая мне вполоборота, всё мылят и мылят руки несчастным оболганным мною донельзя хозяйственным мылом.