– Доброе утро! – говорил он барышням, и они сразу понимали, что утро на самом-то деле не такое уж и доброе. Утро – это очень плохо. Какого чёрта оно вообще наступило!
– Ну? – подходил он к какой-нибудь Ивановой и значительно замолкал.
– Э-э-э… Вот, никак не начинается, – щебетала Иванова.
– А что должно начаться? – равнодушно спрашивал Иванову бородатый интерн. И Иванова сразу понимала, что лучше бы ничего и не начиналось. Бог его знает, что там может начаться. Вдруг третья мировая? Или извержение вулкана, несмотря на то, что никаких у нас тут вулканов и нет.
– Это… – мялась Иванова. – Роды. Должны начаться.
– Должны – начнутся. Если не начнутся – значит, и не должны, – заключал бородатый интерн и доставал из кармана халата стетоскоп, перемотанный изолентой. Иванова доверчиво задирала халат, и бородатый интерн выслушивал сердцебиение плода в самых неподходящих местах. Например, где-то в районе грудины. Или у подвздошной кости. Выслушивал долго.
– Ну как? – тревожилась Иванова.
– А! Ничего не слышу! – честно признавался бородатый интерн. И смотрел в окно. Долго смотрел в окно.
– А что там у меня с анализами? – робко нарушала звенящую тишину Иванова.
– С какими именно?
– Да я всё сдавала. Кровь, мочу…
– Ну, со всеми с ними непременно что-то там, – отвечал бородатый интерн так, что Иванова сразу понимала – дело швах. И отчего-то приходила в прекрасное настроение.
Оставив после себя эхо от «хлопка одной ладонью» в беременных палатах, бородатый интерн перемещался в послеродовые.
– Доктор! – бросалась на него какая-нибудь послеродовая Петрова. – Доктор! У меня вот тут уплотнение в груди, а вот ещё швы текут, а вот здесь…
– А что вы хотели? – мрачно смотрел на Петрову бородатый интерн.
– Чтобы вы посмотрели, чтобы что-то сказали!
– И что вам это даст? – спрашивал бородатый.
Петрова понимала, что ей это действительно ничего не даст, и пыталась выспросить у бородатого интерна что-то «про ребёночка».
– Про ребёночка вам другой доктор ничего не расскажет, – отвечал бородатый.
– От детских сестёр воняет табаком! – взвизгивала Петрова.
– Мало ли чем от вас воняет, детские же сёстры не предъявляют претензий! – меланхолично констатировал бородатый.
– Но они же работают с детьми!
– А вам с детьми отныне жить, пусть привыкают к тому, что в миру не всегда пахнет розами, – резюмировал он.
В общем, если какую-то палату или даже отделение надо было погрузить в полный транс – туда пилотно запускался бородатый интерн. После его мрачности, желчности и правдивости оставалось не выжженное поле, как можно было бы предположить по всем законам мироздания, а стайки ласковых нежных овечек, радующихся тому… Неизвестно чему.
Недавно я узнала, что он заведует нехилым отделением, где всё в полном порядке. Не оперируя, не диагностируя, до сих пор не зная толком, каковы они – нормы белка в моче, не говоря уже о щелочной фосфотазе в крови. А ему и не надо. Его главный талант – идеальный пастырь. Овцы от него без ума, и когда доктора выслушивают сердцебиение слева или справа ниже пупка, барышни говорят им:
– Тут вы ничего не услышите! Надо слушать здесь, где заведующий! – и тыкают в основание грудины или в подвздошную кость.
– И что он там слышал? – уточняют доктора.
– А ничего! – победоносно отвечают овцы и долго умиротворённо смотрят в окно…
Вот что значит человек на своём месте!
Саспенс
Когда с ВИЧ-инфицированными ещё не принято было обниматься и целоваться, демонстрируя лояльность и знание эпидемиологии, я работала дежурантом родильно-операционного блока обсервационного отделения. К нам частенько поступали необследованные – на то мы и обсервация, – и вот какой характерный перекос коллективного сознания персонала я наблюдала тогда: от диагностированных ВИЧ-позитивных наши младшие и средние тётеньки чуть не шарахались, а с необследованными – ничего себя вели, пристойно. Хотя, как известно, необследованные куда как опаснее. Позже этот перекос был выпрямлен воспитательно-просветительно-карательными мерами, и внешне медработники стали вести себя, как пуси кэты, но внутренняя боязнь известных ВИЧ-позитивных осталась. А необследованные в приличных одёжках никаких страхов как не вызывали, так и не вызывают, хотя всем врачам, акушеркам, медсёстрам и санитаркам вдалбливают в головы, что к каждому необследованному надо относиться как к инфицированному всем сразу. И применять соответствующие меры безопасности. Потому что риск передачи того же ВИЧ от пациента к врачу куда выше, чем от врача к пациенту. Почему? Элементарно, Ватсоны! Не у врача в оперблоке обширная раневая поверхность. Не врач обильно кровоточит. И так далее.