Последние отзывы

  101  

— Какого черта? Мы с моей старухой работаем ночами. Надо же когда-то и поспать! Вам-то хорошо, у вас дневная смена. Думаете, все работают по вашим часам?

— Мне очень жаль, что приходится прерывать ваш блаженный сон, Сибрески, — начала Ева. — Мне также жаль, что вы не сполоснули рот перед нашей маленькой беседой.

— Эй!..

— Но вся беда в том, что я веду одно из этих дурацких дневных расследований, которые так отравляют вам жизнь. Сегодня рано утром вы доставляли тела в крематорий?

— Ну и что? Это моя работа, леди. Эй, Морс, какого хрена?

— Сиб, это важно. Ты…

— Позволь мне, Морс, — перебила его Ева, впрочем, гораздо мягче, чем могла бы, будь на его месте кто-то другой. — Скольких вы взяли?

— Была всего одна ездка из морга в крематорий. Мы их берем группами до пяти. Больше пяти — приходится делить и делать две ездки. Зимой работы невпроворот. Бездомные замерзают и всякое такое. А в хорошую погоду, как сейчас, все затихает.

— Скольких вы взяли в последнюю ездку?

— Черт… — Он вытянул нижнюю губу, и Ева поняла, что для него это выражение означает крайнюю степень умственного напряжения. — Трех. Ну да, трех жмуров. Два Джона, одна Джейн. Господи, да мы же прошли всю эту канитель: журналы, накладные… Получили, сдали, все под роспись, мать вашу. Я ж не виноват, если кто-то хватился жмурика через двое суток!

— Кто выдал разрешение на транспортировку тел для вас с Пауэллом?

— Сэл, надо полагать. Ты ее знаешь, Морс, Салли Райзер. Обычно это она выписывает накладные в экспедиции. Когда я приехал, все было уже готово, только это был не Пауэлл.

— Что значит — «это был не Пауэлл»?!

— Пауэлл позвонил и сказал, что заболел, так что вместо него бвш новый парень. Тот еще шустрик, доложу я вам! — Сибрески скорчил рожу. — К тому времени, как я пробил карточку, он уже все бумаги оформил. А мне-то что за дело? Мое дело их возить.

— Как звали нового парня? — потребовала Ева.

— Да что я вам, нанялся помнить всякие там имена в десять часов утра? Вроде бы Анджело. Мне-то какая разница, он просто заменял Пауэлла! Решил сделать всю бумажную работу сам — отлично, что ж я, спорить, что ли, буду? Говорю же, это был тот еще шустрик.

— Да уж, держу пари. Пибоди!

Пибоди сразу поняла, что от нее требуется, и вынула из папки с делом фотографии Блэра и Картера Бисселов.

— Мистер Сибрески, вы можете опознать Анджело в одном из этих мужчин?

— Не-а. У того шустрика были такие большие дурацкие усы и брови тоже здоровущие. А волосы у него были длинные, как у какого-нибудь педика, и свисали аж до задницы. Да, и еще шрам на лице. — Он постучал пальцем по левой щеке. — Жуткий шрам, прямо от глаза до самой губы. И зубы выпирали. В общем, урод уродом.

— Боюсь, мне придется испортить вам день, — сообщила ему Ева. — Одевайтесь, поедете в Центральное управление полиции. Вам придется поработать с полицейским художником.

— Вы что, шутите, леди?

— Я леди-лейтенант. Надевайте штаны!

Глава 16

Стоя над телом Джозефа Пауэлла, Ева не испытывала удивления. Она впала в такую ярость, что ей пришлось взять себя в руки, чтобы не дать этой ярости затуманить разум.

Пауэлл жил один — в этом, как и во многом другом, его убийце повезло. Он был тщедушным, на птичьих косточках почти не было мяса. Волосы, коротко подстриженные на висках и выкрашенные в голубоватый цвет, торчали на макушке шестидюймовыми «ирокезами». Судя по обстановке, он любил музыку и соевые чипсы со вкусом сыра. На голове у него остались наушники, в кровати рядом с ним лежал открытый пакетик чипсов. На единственном в спальне окне болталась легкая бумажная шторка того же цвета, что и его волосы, поэтому в комнате царил полумрак. Оконное стекло дребезжало от уличного шума, накатывающего волнами, подобно морскому прибою.

Забавлялся он не только чипсами, но и «травкой». Ева заметила остатки «косячка» — папиросной бумаги и пепла в керамической пепельнице, вылепленной в форме необычайно пышнотелой женщины, на столике рядом с кроватью.

Снова убийце повезло. Пауэлл был под кайфом, в наушниках гремела музыка, весил он не больше ста тридцати фунтов. Наверняка он даже не почувствовал удара лазера, прижатого к сонной артерии.

Хвала господу за малые милости!

Напротив кровати, прикрепленный кнопками к стене как раз на уровне глаз, висел огромный плакат с изображением Мэвис Фристоун. Фотоаппарат застиг ее в прыжке, с раскинутыми в воздухе руками и задорной улыбкой во все лицо. Кроме улыбки, на ней, можно сказать, ничего не было, разве что блестки в стратегических местах.

  101