42 
Джордан открыл папку. На первой странице он увидел размытую копию снимка, сделанного при аресте: анфас и профиль, справа и слева. Сомнений не оставалось: перед ним была более молодая Клеа. Она, не улыбаясь, плотно сжав губы, смотрела в камеру огромными изумленными карими глазами. Волосы до плеч оказались светлыми. Джордан еще раз покосился на живую Клеа – та не шелохнулась. Он перевернул страницу.
– Три года назад ее судили за укрывательство уголовного преступника и сокрытие улик, – продолжал Ричард. – Она отсидела десять месяцев в тюрьме штата Массачусетс, ее освободили досрочно за примерное поведение.
Джордан повернулся к Клеа:
– Это правда?
Она горько рассмеялась:
– Да. В тюрьме я действительно вела себя очень хорошо. Примерно!
– А остальное? Суд… десять месяцев тюрьмы?
– Читай, там все написано. Зачем спрашиваешь?
– Я хочу знать, правда ли это.
– Да, правда, – прошептала она, опуская голову еще ниже.
Видя, что она не в настроении разговаривать, Джордан снова повернулся к Ричарду:
– Кто был тот преступник, которого она укрывала?
– Его зовут Уолтер Райс. Он до сих пор сидит в тюрьме штата Массачусетс.
– Райс? Он ее родственник?
– Дядя Уолтер, – без выражения ответила Клеа.
– Какое преступление совершил дядя Уолтер?
– Кража. Мошенничество. Торговля краденым. – Она пожала плечами. – Выбирай, что хочешь. У дяди настоящий криминальный талант… и длинный послужной список.
– У Клеа, кстати, тоже, – сказал Ричард.
Клеа вскинула подбородок. Впервые за много времени она продемонстрировала искру гнева:
– Неправда!
– Вот как? А как же с условной судимостью в детстве?
– То дело закрыто!
– Закрыто не значит уничтожено. В двенадцать лет вас арестовали при попытке заложить украденные драгоценности. В четырнадцать вы с вашим двоюродным братом обокрали полдюжины домов в Бикон-Хилл.
– Я была еще маленькая и не понимала, что делала!
– И чем же вы тогда, по-вашему, занимались?
– Мы делали то, что велел нам дядя Уолтер!
– Неужели дядя Уолтер обладал такой властью над вами, что вы не умели отличать добро от зла?
Она отвернулась.
– Дядя Уолтер был… человеком, которым я гордилась. Видите ли, я выросла в его доме. Нас было всего трое. Мой двоюродный брат Тони, дядя и я. Теперь-то я прекрасно понимаю, как плохо мы начали. А тогда кражи… казались мне какими-то ненастоящими, что ли. Своего рода игрой. Дядя Уолтер нас подначивал: «Ну-ка, хватит вам ума взять вон тот дом?» Если мы не оправдывали его ожиданий, то чувствовали себя трусами. Дело было не в деньгах… деньги никогда не играли особой роли. – Она подняла голову. – Главное – победить, справиться с трудной задачей!
– А как же все-таки с проблемой добра и зла?
– Потому-то я и вышла из игры… В восемнадцать лет я уехала от дяди, стала жить отдельно. И целых восемь лет вела честную жизнь. Клянусь!
– Ну а дядюшка ваш тем временем продолжал обчищать дома. По словам сотрудников уголовного розыска, на его совести несколько дюжин квартирных краж в богатых районах Бос тона. К счастью, при этом никто не по страдал.
– Он никогда никого не обижал! У дяди Уолтера даже оружия не было.
– Вот именно… Он был взломщиком-виртуозом.
– Он клялся, что никогда не залезает в дома людей, которым кражи не по карману.
– Ну конечно! Он шел туда, где водились денежки… Как и всякий нормальный вор.
Клеа упорно смотрела вниз, на сцепленные кисти рук. Неужели она преступница? Джордан подумал, что она не похожа на закоренелую воровку. И все же она с самого начала несколько раз обманула его. Он понимал, что не должен верить собственным глазам, собственным инстинктам. Особенно в том, что касается ее.
Он снова начал читать. В папке лежало несколько страниц, исписанных аккуратным почерком Ники Сахарова: даты ареста, срок, подробности отбытия наказания. Фотокопия газетной вырезки, в которой описывался богатый жизненный путь Уолтера Райса. В Бостоне и его окрестностях он стал настоящей легендой. Как и го ворила Клеа, старый Уолтер никогда никого не обижал, не ранил. Просто обворовывал богатых горожан, причем обворовывал, если так можно выразиться, стильно. Его прозвали «Вор с красной розой» за привычку всегда оставлять на месте преступления свою визитную карточку: одинокую розу, словно символ извинения перед жертвами.
42 
