Итак, нас уже трое: Ивар Бескостный – в главной роли. Хрёрек-ярл – в роли германского монаха, несущего свет истинной Веры в темные языческие души, хускарл Ульф Черноголовый – в роли благородного шевалье Жофруа. Хватит?
– Нет, – покачал головой наш драматург Бескостный. – Три – священное число христиан. Но семь – лучше.
Тем более, что его самого в первом акте нашей драмы не будет. А два человека для полноценного посольства – маловато.
И вот нас стало семеро.
К труппе актеров-головорезов присоединились:
Хальфдан Рагнарссон – в роли простого, но обаятельного высокопоставленного нормана.
Мой добрый знакомый ирландец Рыжий Лис – в роли христианина-ирландца.
А также парочка бывших сарацинских рабов: Дикон и Уилл. В качестве бывших сарацинских рабов, освобожденных из мусульманской неволи храбрыми норманами.
Задача, которую поставил перед нами драматург и режиссер – убедить италийцев, что лютые морские разбойники в одночасье стали добрыми и мирными, аки агнцы. И впустить в город. А уж тогда…
И вот, помолившись разнообразным богам, наше посольство отчалило в направлении берега.
Рыжий детина-ирландец, потасканный германский «монах», доспешный рыцарь с непокрытой (ну не люблю высокие франские шлемы!) в знак мирных намерений брюнетистой головой, красавчик-блондин Хальфдан Рагнарссон со щитом, развернутым белой изнанкой наружу, и пара мускулистых англичан – на веслах. Да, еще с нами был заветный сундучок.
Нас не обстреляли. Позволили высадиться на один из причалов и сразу взяли под белы ручки.
Городская стража, надо полагать. Чтобы скрутить одного безоружного нурмана, таких требуется не меньше десятка. О нормане вооруженном я даже и не говорю. Однако настоящее оружие было только у меня. Добрый франкский меч. Вот его-то у меня и попытались забрать.
Хренушки! Я грозно зарычал по-франкски, а Хрёрек-«монах» тут же перетолмачил по-латыни, что, мол, господин рыцарь вполне могут отдать свой меч равному, какому-нибудь благородному кабальеро, а хамло и быдло могут получить выдающийся клинок, доставшийся рыцарю от папаши, а тому – от самого Карла Великого, исключительно острием в брюхо. И это для него, быдла то есть, будет немалая честь, потому что благородная сталь несомненно облагородит и низкорожденную хамскую требуху.
Скажете, резко? Нет, в самый раз. Именно так и повел бы себя в данном случае покойный де Мот.
«Хамье и быдло» отреагировало правильно. Оставило меня в покое. Аристократия – она везде аристократия. А у меня и герб имеется, и оснастка подходящая. И повадки – соответствующие. Лапы прочь от благородного дона!
Не рискнул итальянский стражник посягнуть на «голубую кровь».
И вместо ареста-задержания получился более-менее вежливый прием. И почетный эскорт.
Англичане подхватили сундучок, и наше посольство неторопливо двинулось к городским воротам.
Там нас встретили персоны рангом повыше. Представитель местного графа, светского правителя города и прилежащей территории.
А территория, прямо скажем, богатая! Сады, виноградники и оливковые рощи. Сам город изнутри выглядел не так броско, как снаружи. Однако – процветал. Еще бы ему не процветать! Торговый и сельскохозяйственный центр.
– Слюни подбери, – прошипел я, пихнув в бок Рыжего Лиса, который слишком уж алчно пялился на местные «достопримечательности».
Принимал нас сам граф. Лично. Причем не один, а с самим епископом. Правда, все необходимые меры безопасности были приняты. Руководство обложилось хорошо вооруженной стражей, а на ключевых позициях маячили стрелки. Хар-рошая у нас репутация!
Первое слово взял мой ярл. Он же – «монах-подвижник». Весьма благочестиво Хрёрек сообщил, что сам Бог вывел нас к стенам сего прекрасного города в Святой Праздник. И в этом он видит Промысел Божий, поскольку в дальнем походе совсем счет времени потерял. Затем фальшивый монах произнес длинную речугу, в которой почти дословно цитировал отца Бернара. Причем на латыни. Вот что значит безукоризненная память.
Я смысл сей речи скорее угадывал, чем понимал. С латынью у меня – не слишком. У ярла – значительно лучше, но акцент, надо полагать, имел место быть, потому что по роже епископа видно – он напряженно пытается удержать нить повествования, но получается – не очень.
Так что минут через пять епископ не выдержал и поинтересовался, как столь благочестивый муж оказался в обществе язычников. В рабство взяли?