95 
... Еще через день мы все четверо— Хельга, Эрих, Руджеро и я — уселись вечером в гостиной у телевизора и где-то, как говорил Шура Плоткин, когда хотел подчеркнуть дальность расстояния, «у Муньки в заднице», на двадцать девятом канале нашли рекламную программу «Байерн-Бильд».
Через минуту, сразу же после объявления о продаже автомобиля «Ауди-100» выпуска тысяча девятьсот семьдесят второго года («ви нойе!» — дескать, «как новый!», всего за восемьсот пятьдесят марок, однако — «ферхандлунгбазис», как говорится, цена ориентировочная, можно и торговаться), на экране появилась новая рубрика — «Антик-Тиере». В слове «Тиере» — ударение на букву «и». То есть «Антикварные животные».
Эрих горделивб улыбнулся, и все трое замерли, с уважением посмотрев на меня.
А затем на экране телевизора возникла цветная фотография какого-то кошмарного Кота-психопата, стоящего на задних лапах, нелепо растопырив над головой передние, с одним торчащим рваным ухом, второе прижато к башке, с раззявленной по-идиотски пастью и искаженной мордой злобного дебила. Это и был Я!!!
Голос диктора нес какую-то несусветную бредятину про диких сибирских хищных Котов, которых отлавливают в зауральской тайге с ужасной опасностью для жизни отважных Котоловов, с невероятным трудом приручают их и делают, в таежных сибирских домах СТОРОЖЕВЫМИ КОТАМИ вместо самых больших и свирепых Собак, которые этим Котам и в подметки не годятся!
Потом, слава Богу, фотография уменьшилась вполовину, освободив место для творения рук старого симпатяги — русского мошенника.
На экране возник «мой» документ на собственноручно изготовленной стариком «древней» бумаге, и пошел неслабый текстик из этого документа — и про шведского короля Карла, и про Петра Первого...
Внизу справа на экране светились номера нашего телефона и факса в Оттобрунне и, уж совсем по российски, всего два слова: «Цена договорная».
После меня на экране телевизора кто-то пытался толкнуть гигантского попугая двухсот лет от роду, говорящего на семи языках, но Эрих был вынужден выключить телевизор, так как вдруг зазвонил телефон. Эрих взял трубку и стал с кем-то тихо разговаривать, поглядывая на меня. Не скрою, у меня сердце екнуло...
Счастливый автор чудовищного телетекста Руджеро Манфреди, в полном восторге от самого себя, размахивал руками и кричал мне и Хельге:
— Ну, что я говорил?! А если бы я занимался литературой с детства?! Гениальный текст! Фантастика!.. Вот вам и первый результат!..
И Манфреди потыкал пальцем в сторону Эриха, который уже кому-то диктовал наш адрес.
— По-моему, реклама омерзительная, — горько сказала Хельга и попыталась меня погладить.
Но я увернулся. От странного и смутного предчувствия я так разнервничался, что чуть было не цапнул за ногу этого восхищенного собой дурака Руджеро! Тем более что мне, как и Хельге, реклама показалась отвратительной.
— Нет, нет, — сказал Эрих в трубку. — Сейчас уже слишком поздно. Зверь уже отдыхает. А вот завтра, начиная с десяти часов...
Но Эриха явно перебили, потому что он замолчал, будто наткнулся на стену, и мы с Хельгой и Руджеро увидели, как у Эриха округлились глаза, приоткрылся рот, и он еле-еле выдавил из себя:
— Да... Да, конечно. Пожалуйста...
Трясущейся рукой перепуганный Эрих протянул мне телефонную трубку и потрясенно прошептал:
— Мартын... Тебя к телефону.
* * *
Я так и знал! Я так и знал!.. Ну кто может в Мюнхене позвать меня к телефону?!
На мгновение в башке мелькнула шальная мысль — мой Плоткин откуда-то все узнал, прилетел за мной в Германию, тут его сведения пополнились полицейскими и газетчиками, а теперь он еще и мою фотографию увидел по телевизору... И вот, наконец!..
Но, как бы ни была заманчива и прекрасна эта мысль, правде нужно смотреть в глаза: у моего Шуры никогда не будет таких сумасшедших денег на билет Петербург — Мюнхен и обратно. И он никогда ничего и ни от кого не узнает, пока я сам не доберусь до Петербурга и не расскажу ему всю эту историю...
Значит, кто это может быть?.. Правильно! Это может быть только Таня Кох!
А вот это мне уже совершенно ни к чему. Я от нее и тогда-то еле-еле ушел, — так она мне пришлась по сердцу. И если теперь я дам слабинку и расклеюсь, мне уже никогда не видать Петербурга, Водилу, Шуру Плоткина... Я тоже не каменный! Черт меня дернул войти тогда с ней в Контакт!.. Теперь вот расхлебывай то, что сам заварил!..
Телефонная трубка лежала на журнальном столике, и я ВИДЕЛ, как там, на другом конце провода, в хорошо знакомой мне маленькой однокомнатной квартирке, называющейся здесь почему-то «апартаменты», сидит в домашнем халатике Таня и, всхлипывая, кричит мне в трубку:
95 
