78 
От этого руса тоже пахло зверем. Но это был другой зверь… Не то чтобы не хищный… Но — не совсем. Зубр — вот кого напоминает Лучинке этот запах. Огромный бородатый бык, которого не смеет тронуть даже медведь, потому что нет зверя страшнее, чем разъяренный зубр. Матушка говорила, что именно в зубра перекидывается леший, когда хочет отомстить. Племя волынян на зубров не охотилось. А вот чужеземцы — рискнули. Зубра не добыли. Сами еле ноги унесли. То есть один — не унес. Его потом дружки достали из-под убитой лошади и к Лучинке притащили… Его — и теленка убитого…
«Зубр и есть, — решила Лучинка, нюхая огромную руку. — Ты все же достал своих обидчиков, Хозяин Лесной…»
А поутру — будто ничего не было. Всё как вчера. Только Лучинка теперь ехала не предпоследней, а рядом с сотником Богуславом.
Ехали весело. Гридни перешучивались, хвастались. Не перед Лучинкой — Друг перед другом. Кто быстрее под конское брюхо нырнет-вынырнет. Богуслав разрешил своим снять верхнюю бронь: чешуйчатые панцири, наручи, даже шлемы. Лучинка (мало того что выросла в этих лесах, так еще и ведунья) несколько раз видела промельк в чаще или ловила затылком устремленный в спину недружелюбный взгляд. Поколебавшись некоторое время, все же сообщила об этом Богуславу. Оказалось, сотник тоже знает, что за ними следят. Но нападения не боится. Даже выпущенной в спину стрелы. Во-первых, ни один охотник не станет просто так стрелять в спину неизвестному воину, да еще и не одному. Во-вторых, даже если и найдется такой дурень, то издали, да из слабого лесного лука — ничего у такого стрелка не выйдет. Ни один лук не стреляет беззвучно. Скрип натягиваемого лука слух опытного воина вычленит их любого шума. Словом, такую вот охотницкую стрелу, выпущенную с пятидесяти шагов, он, Богуслав, не то что отбить-увернуться — зубами поймать может. Пошутил, конечно. Однако Лучинка успокоилась. Даже очень голодные волки не посмеют напасть на тура. А если тур не один…
Украдкой Лучинка разглядывала самого сотника. Ей приходилось видеть больших мужей — среди волынян великаны не редкость. Но в сотнике чуялась не просто сила, а сила богатырская. Такой силой небольшие телом мужи повергают наземь здоровенных противников. А тут сам богатырь — саженного роста. Вдобавок лицом чудо как хорош: глаза светлые, ясные, волосы — цвета спелого колоса, густые, блестящие, скулы широкие, нос крупный, крепкий, подбородок мощный, но тоже красивый — не камнем диким торчит, как, к примеру, у того же Хривлы. Нахмурится сотник — и по спине холодок. Улыбнется, сверкнет белыми зубами — будто солнышко согреет. А главное — всё вместе будто свое. У людей его в лицах чужинское сразу видать. У каждого — разное, но — чужое. А сотник Богуслав, даром что чужой веры, а ликом — чистый волынянин или кривич.
Засмотрелась Лучинка, увлеклась…
— Нравлюсь тебе? — склонившись, шепнул в ушко красавец-рус. — Хочешь меня?
Лучинка вообще-то за словом в суму не лезла. Язычок у нее — острый и проворный. Лекарский. А тут смутилась… Не знает, что сказать.
— Ты мне тоже нравишься, — жесткие усы щекотали порозовевшее ушко. — Захочешь — будешь моей. Не захочешь: обойдусь как с сестрой. Что скажешь?
— Я… Мне… Не знаю… — Лучинка совсем растерялась.
— Зато я знаю, — от жаркого дыхания в груди Лучинки родилась теплая истома, а в животе — сладкая пустота. Лучинкина кобыла покосилась на всадницу: не свалится ли? Что-то посадка ослабела…
Лучинка очнулась от неги, сжала круглые бока, и кобылка прибавила, на полкорпуса обогнав Славкиного жеребца. Тот фыркнул и в два скачка вырвался вперед.
— Не обгоняй, — строго сказал Богуслав девушке. — Мало ли что впереди…
Глава двадцать седьмая
Волынь
А впереди был город. Настоящий город с высокими стенами и дубовыми воротами, крепленными железом, маковками кремля и грибом сторожевой башни.
В воротах маячили стражи: бородатые мужи в клепаной броне с длинными копьями. Стояли беспечно: болтали со здоровенным детиной, сидящим на телеге, нагруженной железными крицами.
— Здесь тебя взяли лехиты? — спросил Богуслав.
Лучинка молча кивнула.
— И что же, никто не вступился?
Лучинка помотала головой.
— Не по Правде это, — проворчал Хриси, догнавший Лучинку (ширина дороги позволяла) и пристроившийся справа. — Или ты для них — чужая?
78 
