114 
Присцилла жаждала ответить: «Да, да, я верю тебе», – но не могла, и глаза ее наполнились слезами.
– Ты утверждаешь, что чист перед законом. Тогда почему ты все время в бегах? От чего ты бежишь, Брендон? Разве не от угрызений совести?
– По-твоему, я и сейчас в бегах?
– Н-нет…
– И все же в какой-то мере это так. Ты права и в том, что бегу я от угрызений совести, только причина тебе неизвестна. Обвинение в убийстве не имеет с этим ничего общего. Я никогда в жизни не убивал ради удовольствия или даже в гневе, только защищал свою жизнь, как того требует закон выживания на этих суровых землях. Мои угрызения совести связаны с давним, очень давним случаем… – Он помолчал, откинул со лба влажные пряди волос и продолжил: – С давним случаем в Мексике, во время войны. Я не хотел и не мог смириться с тем, что случилось тогда.
Присцилла обдумывала услышанное, вспоминая, как Брендон замыкался при упоминании о войне.
– А теперь? – робко спросила она. – Теперь ты способен примириться с прошлым?
– Когда человек живет как перекати-поле, когда у него нет того, ради чего стоит забыть прошлое и начать новую жизнь, это очень, очень трудно сделать, Присцилла. Но, едва ты осталась с Эганом, я понял, что мне есть ради чего жить. Я готов построить с тобой жизнь, завести детей… я хочу, черт возьми, быть супругом и отцом семейства!
Присцилла против воли засмеялась и протянула руки, касаясь пальцами дорогого лица, всматриваясь в него и в душе ничуть не сомневаясь, что каждое слово Брендона – правда. И когда он стиснул ее в объятиях, это казалось таким правильным, словно она нашла наконец свое истинное место в жизни.
– Давай предадимся любви… – Присцилла смахнула слезы.
Она понимала, что это чистой воды безумие, ведь неизвестно, как все повернется… а впрочем, Присцилла знала, знала с той самой минуты, когда Брендон похитил ее из особняка на Северной Перл-стрит, что возможность построить жизнь со Стюартом потеряна для нее навсегда. И она была счастлива, что так случилось, ибо любила другого, и сколько бы ни отрицала это, истина оставалась истиной.
С начала и до конца она вела себя бесчестно по отношению к Эгану. Нельзя было принимать его предложения, нельзя было выходить за него замуж и уж тем более – возвращаться к нему. Присцилла пообещала себе все как-нибудь исправить, как-то объясниться… а пока она была в объятиях Брендона, любила его и хотела доказать это.
А Брендон думал о том, что не позволит судьбе и на этот раз помешать им соединиться. Отстранившись и посмотрев на вновь обретенное сокровище, он обнаружил, что промочил своей мокрой одеждой ночную сорочку Присциллы и та соблазнительно облепила тело. Ее волосы растрепались и спутались, сквозь тонкую ткань просвечивали соски и темный треугольник внизу живота. Желание, и без того сжигавшее его, еще усилилось. О, как хорошо он знал это болезненно-сладостное томление! Оно просыпалось при одном только взгляде на Присциллу.
Брендон поднял ее на руки и мягко опустил на кровать.
– Надо же так промокнуть… – выдохнула она, касаясь влажной и блестящей впадинки между его ключицами. – Ты так и не высох. Простудишься… Лучше сними все это.
– Эта мысль посетила и меня, – лукаво усмехнулся он.
Брендон расстегнул рубашку, снял ее и бросил на кресло, потом присел на край кровати, чтобы стянуть сапоги. Присцилла провела кончиком пальца по его спине, и Брендон содрогнулся всем телом.
– Люблю, когда ты это делаешь.
– А я люблю это делать. Мне нравится касаться твоего тела, – серьезно сказала она, приподнимаясь и скользя губами по твердому рельефу мышц.
Брендон, не совладав с искушением, начал покрывать поцелуями ее плечи и шею. Потом, качая головой и улыбаясь, поднялся, чтобы расстегнуть брюки. Присцилла отстранила его руку и сама расстегнула верхнюю пуговку.
– Только один раз, сегодня… – словно в полусне, говорила она со странной улыбкой, – только сегодня я не стану судить, хорошо мы поступаем или плохо, греховно или праведно. Один-единственный раз, Брендон, я хочу вести себя в постели с тобой так, как хотела всегда. Я хочу быть такой же порочной, такой же бесстыдной, как женщины, которых ты знал до меня.
Пуговка расстегнулась, но когда она взялась за другую, Брендон положил ладонь на ее руку:
– Постой! Кажется, я понимаю, о чем ты. Ты думаешь, будто в браке все иначе и, будь мы женаты, мы бы вели себя в постели как две заводные куклы? Милая, милая глупышка! Что бы ни случилось дальше, запомни одно: нет ничего греховного, ничего стыдного в том, что делают люди, когда любят друг друга. – Он взял ее лицо в ладони и поцеловал в кончик носа. – Все, что происходит между ними, прекрасно. Это означает делить наслаждение, давать и получать. Это может быть игра, а может быть неистовая страсть или нежность, но в любом случае это правильно и ничуть не порочно. – Брендон снова направил ее руку, которую сжимал в своей, к пуговкам на брюках. – И еще: ты никогда не будешь для меня тем, чем были другие женщины. Ты – это настоящее, и такое встречается только однажды. – Он помолчал и усмехнулся. – Ну а теперь, зная это, смело делай все, что захочешь.
114 
