7 
Наконец, она спросила:
— Одри, что-то случилось с капитаном Феланом?
Одри недоумённо посмотрела на неё, как будто услышала иностранную речь.
— Капитан Фелан, — повторила она и встряхнула головой. — Нет, насколько известно, с Кристофером всё в порядке. Вообще-то только вчера от него пришла стопка писем. Одно из них для Пруденс.
Беатрис вздохнула с облегчением.
— Я отнесу ей письмо, если хочешь, — вызвалась она, пытаясь изобразить застенчивость.
— Да, это было бы кстати.
Руки Одри нервно сжимались и разжимались на коленях.
Медленно потянувшись, Беатрис накрыла своей рукой бледные пальцы Одри.
— Кашель твоего мужа усилился?
— Доктор недавно уехал, — глубоко вздохнув, ответила Одри. И с изумлением добавила: — У Джона чахотка.
Рука Беатрис напряглась.
Установившуюся между ними тишину нарушал только шум сгибающихся под порывами ветра деревьев.
Чудовищность такой несправедливости судьбы было трудно осознать. Джон Фелан был порядочным человеком, всегда первым подававшим руку помощи, когда слышал о нуждающихся. Он заплатил за лечение жены крестьянина, чего эта семейная пара не могла себе позволить, и поставил в своей гостиной фортепьяно для местных ребятишек, чтобы они учились играть, и вложил немалые средства на восстановление сгоревшей до основания кондитерской лавки в Стоуни-Кросс. Он не выставлял свои деяния напоказ и смущался, когда его добрые поступки становились известны. Почему такой человек, как Джон, должен был заболеть?
— Это не смертный приговор, — наконец сказала Беатрис. — Некоторые выздоравливают.
— Да, каждый пятый, — обреченно согласилась Одри.
— Твой муж молод и силён. Кто-то же должен быть этим пятым. И это будет Джон.
Одри кивнула, но ничего не сказала.
Обе знали, что чахотка — опасное заболевание, разрушающее лёгкие и вызывающее потерю веса и апатию. Хуже всего, когда кашель становился постоянным, с кровью, и это длилось до тех пор, пока лёгкие совсем не отказывали.
— Мой шурин, Кэм, может помочь — он очень сведущ в травах и лечении, — предложила помощь Беатрис. — Его бабушка была целительницей в таборе.
— Цыганское лечение? — с сомнением спросила Одри.
— Вы должны перепробовать все возможные лечения, — настаивала Беатрис. — Включая и цыганское. Цыгане живут среди природы и знают её силу. Я попрошу Кэма сделать отвар, который поможет лёгким мистера Фелана и…
— Джон наверняка не захочет его принимать, — сказала Одри, — его мать тоже будет против. Феланы — очень консервативные люди. Если не будет рецепта от врача или лекарства из аптеки, они этого не одобрят.
— Я всё равно попрошу Кэма.
Одри слегка наклонилась и на мгновение прижалась лицом к плечу Беатрис.
— Ты хороший друг, Беа. Мне будет очень нужна твоя поддержка в ближайшие месяцы.
— Можешь рассчитывать на меня, — просто сказала Беатрис.
Налетевший порыв ветра пронзил холодом руки Беатрис сквозь рукава. Одри словно очнулась, почувствовав дрожь подруги, встала и вернула плащ.
— Пойдём в дом, я поищу то письмо для Прю.
В доме было уютно и тепло, просторные комнаты с низкими деревянными потолками освещал скудный зимний свет, льющийся через окна с толстыми стёклами. Казалось, каждый камин был разожжён, и горячий воздух проникал во все комнаты. Всё в доме Феланов было неброско и со вкусом оформлено, обставлено величественной мебелью, достигшей достойного почтения возраста.
Выглядящая подавленной горничная подошла, чтобы взять у Беатрис плащ.
— Где твоя свекровь? — спросила Беатрис, поднимаясь следом за Одри по лестнице.
— Она отдыхает в своей комнате. Эти новости очень тяжелы для неё, — и добавила после едва заметной паузы: — Джон всегда был её любимчиком.
Беатрис знала об этом, как, впрочем, и большинство в Стоуни-Кросс. Леди Фелан обожала обоих сыновей — единственных, кто выжил после смерти двух других детей, тоже мальчиков, и рождения мертвой девочки. Но Джон был особенным, в него леди Фелан вложила всю свою гордость и честолюбие. К сожалению, ни одна женщина не была хороша для Джона в глазах его матери. Одри пережила немало критики в свой адрес за последние три года, особенно из-за отсутствия детей.
Беатрис и Одри поднялись по лестнице, вдоль которой в ряд висели семейные портреты в тяжелых золотых рамах. Большинство из них носили фамилию Бошампс — аристократической ветви семьи. Невозможно было не заметить, что на протяжении поколений представители рода были необыкновенно красивыми людьми: с выразительными глазами, прямым носом и роскошными густыми шевелюрами.
7 
