65 
Джулиан и Уин присели на скамью. Пышные юбки Уин шелковистыми волнами ниспадали до земли. Джулиан сел на скамью немного боком, так чтобы быть к ней лицом. В лунном свете его гладкая, цвета слоновой кости кожа, казалось, фосфоресцировала.
— Уинифред, — пробормотал он, и тембр его голоса был низким и особенно задушевным.
Глядя в его серые глаза, Уин поняла, что он собирается ее поцеловать.
Но он удивил ее тем, что снял с ее руки перчатку. Сделал он это с исключительной бережностью. Она смотрела на его макушку. Черные волосы отсвечивали в лунном сиянии. Поднеся ее тонкую руку к губам, он поцеловал подушечки ее пальцев, а затем нежное запястье. Он держал ее руку у лица так, словно она была полуоткрытым бутоном. Его нежность обезоружила ее.
— Вы знаете, почему я приехал в Англию, — тихо сказал он. — Я хочу узнать вас гораздо лучше, моя дорогая, узнать так, как это невозможно сделать в клинике. Я хочу…
Звук, донесшийся откуда-то совсем рядом, заставил Джулиана замолчать и вскинуть голову.
Джулиан и Уин посмотрели на того, кто им помешал.
Разумеется, то был Меррипен, громадный, мрачный и чрезвычайно агрессивно настроенный. Он шел прямо на них.
От удивления Уин открыла рот. Он следил за ней? Он ее выследил? Она чувствовала себя как зверек, на которого идет охота. Господи, неужели нет на свете места, где она могла бы укрыться от этого возмутительного человека?
— Уходи! — чеканя слоги, проговорила она. — Ты мне не дуэнья!
— И он тоже! — огрызнулся Меррипен.
Никогда еще Уин не стоило такого труда справиться со своими эмоциями. Но она смогла наступить им на горло, затолкнуть их внутрь. Голос ее немного дрожал, когда она обратилась к Джулиану, но лицо оставалось бесстрастным:
— Вы не могли бы оказать мне любезность и оставить нас, доктор Харроу? Нам с Меррипеном необходимо кое-что прояснить.
Джулиан в нерешительности переводил взгляд с Меррипена на Уин и обратно.
— Я не уверен, что мне следует вас оставлять с ним наедине, — медленно проговорил он.
— Он весь вечер отравляет мне жизнь, — сказала Уин. — И положить конец этому безобразию могу только я. Пожалуйста, позвольте мне остаться с ним на минуту.
— Хорошо, — сказал Джулиан и встал со скамьи. — Где мне следует вас подождать?
— В гостиной, — ответила Уин, благодарная Джулиану за то, что он не стал с ней спорить. Ясное дело, он уважал ее и верил в то, что она способна справиться с ситуацией без его помощи. — Благодарю вас, доктор Харроу.
Уин едва ли заметила, что Джулиан ушел, все ее внимание было сосредоточено на Меррипене. Она встала и с перекошенным от гнева лицом подошла к нему.
— Ты меня до ручки доведешь! — воскликнула она. — Я хочу, чтобы ты немедленно это прекратил, Кев! Ты хотя бы представляешь себе, на какое посмешище себя выставляешь? Как отвратительно ты ведешь себя сегодня?
— Это я отвратительно себя веду? — Он был подобен грозовой туче. — Ты едва себя не скомпрометировала.
— Может, я хочу себя скомпрометировать?!
— Это плохо, — фыркнул он и схватил ее за предплечье, собираясь вывести из оранжереи. — Потому что я намерен проследить за тем, чтобы с тобой не случилось ничего плохого.
— Не прикасайся ко мне! — Уин вырвала руку. — Сколько лет жизнь со всеми ее опасностями проходила мимо меня, пока я лежала больная в постели, надежно упрятанная от всяких там превратностей судьбы. Довольно с меня такой жизни! И если ты этого для меня хочешь, Кев, если ты хочешь, чтобы я продолжала жить, словно растение под стеклянным колпаком, одна, никем нелюбимая, тогда пошел ты к черту!
— Ты никогда не была одна, — хрипло проговорил он. — И ты всегда была любима.
— Я хочу, чтобы меня любили как женщину. Не как ребенка, не как сестру, не как инвалида…
— Я не так тебя…
— Может, ты просто не способен на такую любовь? — Распаленная, отчаявшаяся, Уин испытала желание, которого никогда не знала прежде. Желание сделать ему больно. — Ты не умеешь любить.
В этот момент Меррипен вздрогнул как от пощечины. Лунный луч скользнул по его лицу, и Уин испугалась, увидев, что с ним сделалось. Всего несколько слов пронзили его до самых глубин, и вскрылся нарыв, полный мрачной ярости. Уин отступила в испуге. Меррипен грубо схватил ее за руку.
— Тысяча лет в адском пламени ничто в сравнении с тем, что я чувствую к тебе каждую минуту каждого дня. Я люблю тебя так сильно, что в этой любви нет радости, нет счастья, нет покоя. Ничего нет, кроме муки. Потому что, даже если бы я растворил одну каплю того, что чувствую к тебе в целом море, этого было бы все равно достаточно, чтобы убить тебя. И даже если я сойду от этого с ума, я все равно предпочел бы видеть тебя в объятиях этого холодного бесчувственного ублюдка, нежели допустил бы, чтобы ты умерла в моих.
65 
