90 
— Ладно, — согласился Третьяков. — Тогда до завтра. У вас деньги есть?
— Есть, — сказал Стасик.
— А то смотрите… Мне тут главк премийку подбросил.
…Домой добирались долго — с остановками, перекурами. Через каждые пятьдесят — шестьдесят метров Волков присаживался на теплый каменный бортик арычного мостика и молча сидел минут десять. Стасик стоял рядом и страдал от сознания своей вины и беспомощности. Затем Волков протягивал руку, Стасик поднимал его, и они шли дальше для того, чтобы снова присесть на бортик следующего арычного мостика.
Дома Волков снял туфли, с помощью Стасика взгромоздился на высокую кровать и закрыл глаза. Ему хотелось остаться одному и перестать контролировать каждое свое движение, вслушиваться в то, что говорит Стасик, и подыскивать наиболее удобный для Стасика ответ.
— Может быть, тебе кофе сварить? — спросил Стасик.
— Да нет, не стоит… — ответил Волков, не открывая глаз. — Я хочу попытаться уснуть.
— Тебя накрыть чем-нибудь?
— Не нужно, Стае… Жарко.
— Сигареты оставить?
— Оставь. Иди к себе, ложись, отдохни. Ты тоже перепсиховал, измучился…
— Может быть, нам действительно выбросить этот трюк, а?
— Не говори чепухи.
— Ты слышал, что директор сказал?
— Директор — глупый, трусливый администратор. Иди отдохни… Я позову тебя, партнерчик. Иди.
Часа через два Волкову стало совсем худо. Боль начиналась в руке и разливалась по всему телу. Волков задыхался. Его бросало то в жар, то в озноб. Мерещилась какая-то чертовщина, откуда ни возьмись возникла музыка — старые, пятнадцать — двадцать лет тому назад слышанные мелодии… Повязка врезалась в руку, и Волкову казалось, что если он снимет повязку, то сможет глубоко вздохнуть и ощущение удушья пройдет немедленно. Но снять бинты не было сил, и Волков лежал неподвижно. Изредка он открывал глаза, и тогда музыка исчезала. Какое-то время Волков пытался сосредоточить свой взгляд на большом цветастом термосе. Этот термос Волков уже несколько лет возил с собой, и в каждом городе, в каждом новом гостиничном номере или в каждой чужой комнате термос с фантастическими розовыми цветами и ярко-синими колибри был олицетворением дома. Это был самый реальный предмет волковского существования. Только он, нелепо раскрашенный, старый китайский термос, мог вернуть сейчас Волкова из забытья в реальную боль.
За окном, на маленьком заводике цементных плит, равномерно и глухо стучал насос. Может быть, насос, его точный ритм и не давали уснуть Волкову. Очень ровно стучал насос…
Волков оторвал взгляд от термоса и закрыл глаза. И тогда, слушая стук насоса, он услышал стук собственного сердца. Сердце стучало в унисон насосу цементного завода. Сначала Волков лежал спокойно и с удивлением, отстранившим боль, слушал слитные звуки насоса и сердца. Их точное совпадение поражало. А потом в мозг стал вползать ужас: а вдруг насос остановится?! Насос цементного завода и сердце Волкова слились воедино, и теперь Волков лежал и молил Бога, чтобы кто-нибудь не выключил насос. Если там, за окном, сейчас выключат насос — здесь, в комнате, остановится сердце!..
Волков, беспомощный и неподвижный, лежал и ждал смерти.
А потом сердце стало стучать быстрее и выпало из четкого ритма заводского насоса. От учащенного сердцебиения Волков стал задыхаться и успокаиваться. Теперь пусть выключат насос!.. Волков сам по себе, насос сам по себе…
Так, задыхаясь, он задремал, и ему привиделся уличный бой, и его автомат мог стрелять одиночными, да и то заклинивал после каждого выстрела, сволочь…
— Стаси-и-ик! — закричал Волков.
— Я здесь, Дима… Я здесь… Вот я… — Стасик одной рукой приподнял голову Волкова, а другой вытер слезы и пот с его лица.
— Стасик… Ты здесь?..
Воспаленными глазами Волков посмотрел на Стасика и слабо проговорил:
— Ты прости меня.. Мне все какая-то дрянь чудится…
— Дима, — осторожно сказал Стасик, — Дима, ты очень горячий.
— Я тебя разбудил? — Волков уже пришел в себя.
— Нет. Я читал. Дима, ты такой горячий!..
— Давай бинты снимем.
— Что ты! Что ты!
— Давай снимем, Стасик… Посмотри, как врезались.
Из-под белых бинтов выползла багровой опухолью кисть руки Волкова.
— Видишь? — сказал Волков. — Давай снимем. Может, легче будет.
— У тебя и плечо опухло…
— Я повернусь, а ты тихонечко сматывай бинт.
— Ладно.
Стасик стал осторожно разматывать повязку.
90 
