34 
Целых два дня он не приходил в сознание, лишь иногда произнося что-то бессвязное и беспокойно переворачиваясь со стороны на сторону.
Доктор, бывший старым другом семьи викария, приехав из близлежащего городка, сказал:
– Предоставьте ему отдых, а волшебные снадобья миссис Брук помогут ему лучше всего того, что я мог бы прописать ему.
Он засмеялся, говоря это, и Гермия поняла, что слава трав и природных веществ, используемых ее матушкой для исцеления почти всех недугов, разнеслась уже по всему графству.
Доктор подтвердил то, что Гермия подозревала: маркиз яростно дрался с напавшими на него, пока они не ударили его по голове чем-то тяжелым.
Бальзам ее матери и умение, с которым она накладывала ему повязку, обеспечили каждодневное улучшение состояния его раны.
Таким же успешным было лечение и разбитых суставов рук маркиза, огромных синяков на его теле и, как подозревал доктор, сломанного ребра.
Из усадьбы пришел камердинер маркиза, и хотя няня недовольно воскликнула, что, если в их дом будут прибывать новые люди, он развалится по швам, Хиксон оказался ценным помощником.
Обладая таким же оригинальным, но довольно едким взглядом на жизнь, которым отличалась няня, он хорошо поладил с ней.
Он также потребовал из усадьбы таких продуктов для своего хозяина, которых не посмели бы попросить ни тем более приобрести на свои средства ни викарий, ни его жена.
Окорока ягненка, бифштексы, цыплята, и жирные голуби стали прибывать в их дом ежедневно.
Хотя маркиз не мог еще есть всего этого, Гермия подумала, что даже ее отец стал выглядеть менее изможденным, а ее матушка – более прекрасной, потребляя такие хорошие продукты.
На первый же протест миссис Брук, сказавшей: «Я не могу принимать все это от усадьбы», Хиксон ответил:
– Предоставьте это мне, мадам. Это то, к чему привык его светлость, и если он остается здесь, у него должно быть все лучшее.
Миссис Брук понимала справедливость его слов, и когда Гермия увидела огромные персики из теплиц и большие гроздья мускатного винограда, она подумала, что граф, должно быть, случайно вспомнил, каким бедным был его брат.
Ее дядя бегал между усадьбой и домом викария как хлопотливая курица, потерявшая своего особенно любимого цыпленка.
Гермия подозревала, что это Мэрилин уговаривала своего отца настоять на том, чтобы возвратить маркиза в усадьбу; но когда он стал Способен мыслить и говорить, то наотрез отказался от подобного перемещения.
– Мне вполне удобно здесь, – сказал он, – и доктор Грэйсон ясно указал, чтобы я максимально избегал движения, если не хочу повредить своей голове и стать лунатиком!
Странным казалось, что он предпочел маленькую спальню Питера величественному залу, в котором – Гермия знала – он спал бы в доме ее дяди.
Маркиз лежал, глядя на детские реликвии Питера, многие из которых – призы и подарки – висели на стене, и, кажется, ему все это нравилось.
Он вообще ни на что не жаловался.
Когда он окреп настолько, что смог подолгу говорить, то рассказал графу и викарию все, что произошло с ним.
Викарий пересказал все это своей жене и дочери в тот же вечер.
– Это кажется еще более невероятным, чем мы представляли, – начал он, – за исключением того, что полностью согласуется с отвратительной репутацией де Виля.
– Мы сгораем от любопытства, дорогой, – улыбнулась миссис Брук.
– Я расскажу вам все, – ответил викарий, – но, конечно, потребуется время, чтобы восстановить все из рассказов его светлости, поскольку он еще страдает провалами в памяти, и придется подождать, пока он сможет вновь ясно мыслить.
Гермия и ее матушка узнали, что после того как графа отозвали обратно в усадьбу – что, как он знает теперь, было предлогом отвлечь его от маркиза, – последний продолжал ехать один.
Он обогнул край Леса Колдуний, направляясь туда, где, как сказал его хозяин, содержится годовалый молодняк его лошадей.
Маркиз не спешил, и поэтому троим мужчинам, выскочившим из кустов и захватившим его врасплох, не трудно было стащить его с лошади.
Думая, что это разбойники, он яростно защищался, пока они не одолели его и не потащили в глубь леса.
С ними был еще один, выглядевший моложе этих троих, но он не разглядел его как следует. Они прижали его к стволу поваленного дерева.
– Двое из них, – рассказывал он викарию, – были либо иностранцами, либо цыганами, третий же, более образованный, являлся, очевидно, главарем.
34 
