— У нас у всех единая цель, — прервал его Мациевич, — и разница только лишь в том, что за вашей спиной, подполковник, стоит по меньшей мере пять поколений русской интеллигенции, давшей вам достаточно широкие знания, культуру, университет и, простите меня за бестактность, государственное содержание. А у него, кроме жгучего желания бороться вместе с вами... Заметьте, подполковник, вместе с вами, за престиж своей родины, нету ни черта! И если мы, грешные, поднимаемся по этой лестнице, аккуратно пересчитывая каждую ступеньку, то ему необходимо единым махом преодолеть сразу несколько пролетов. Это только для того, чтобы к «конечной цели» прийти одновременно с нами. Неужели это называется «туповатый фанатизм»?!
А Заикин гонял и гонял по полю свой «Фарман», и лицо его ежесекундно меняло выражение: то оно было испуганным, то счастливым, то внимательным, то растерянным.
* * *
Мурмелонцы праздновали какой-то свой праздник. Кабачки и кафе были переполнены. Маленькие, но слаженные оркестрики играли разные мелодии, и люди танцевали прямо на улицах. В окнах домов были вывешены национальные флаги. Над центральной площадью выступал канатоходец, и толпа, стоящая внизу, глазела на него, весело и хмельно давая ему советы.
Будущие авиаторы, принаряженные, многие с цветочками в петлицах, сидели за столиками кафе, толкались на площади, гуляли по улицам, кокетничали с местными дамами. Был праздник.
В кафе при отеле русские офицеры принимали господина Фармана, мсье Бовье и мадам де ля Рош. Было весело и шумно. Фарман оживленно болтал с Горшковым и Ульяниным. Не очень трезвый маленький Бовье что-то яростно втолковывал Мациевичу, а Лев Макарович любезно улыбался и посматривал на де ля Рош. Она, казалось, участвовала во всех разговорах, на шутку отвечала шуткой, вовремя поднимала свой бокал, но взгляд ее был прикован к входным дверям.
— Где же мсье Заикин? — наконец спросила де ля Рош у Мациевича.
— Должен быть с минуты на минуту, — ответил Мациевич.
* * *
Огромные ворота одного из ангаров были слегка приоткрыты, и оттуда доносился негромкий глуховатый голос Ивана Михайловича Заикина:
Средь высоких холмов затерялося
Небогатое наше село.
Горе горькое по свету шлялося
И на нас невзначай набрело...
В углу полутемного ангара вокруг большого ящика, на котором был сервирован «стол», сидели два фабричных охранника, ангарный сторож и Иван Михайлович.
Под песню Заикина кружились по ангару в каком-то дурашливом вальсе Жан и Жак. Фабричные охранники умиленно слушали незнакомую песню и пили пиво, а пьяненький ангарный сторож совсем по-русски, не отрываясь, смотрел на поющего Заикина снизу вверх и заливался хмельными слезами.
Горе горькое по свету шлялося,
И на нас невзначай набрело, —
пел Иван Михайлович.
Ангарный сторож тут и вовсе расплакался, а фабричные охранники снова выпили по большому бокалу. Жан изображал девушку, Жак — кавалера. Танцуя и хохоча, они приблизились к «столу», и Жак незаметно подмигнул Заикину. Заикин показал глазами на свой аэроплан. Жан и Жак перестали дурачиться и подсели к столу. Они налили охранникам и сторожу, прокричали «Виват!», но сами пить не стали.
Как у нас за околицей дальнею
Застрелился чужой человек...
Ангарный сторож уронил голову в закуски, а охранники с трудом и уважением повторили незнакомое для себя слово:
— Че-ло-век...
Удивились и снова повторили:
— Че-ло-век... — и посмотрели друг на друга.
* * *
— Куда подевался Иван Михайлович? — встревоженно спросил Горшков.
— Где Вания? — по-русски спросила де ля Рош.
Мациевич обеспокоенно посмотрел в окно и сказал:
— Скоро должен быть.
* * *
Жан, Жак и Заикин уже выкатывали аэроплан из ангара. Заикин обстоятельно определил направление ветра и тяжело забрался на место пилота. Жан вцепился в хвост аэроплана. Жак крутнул пропеллер, и мотор заработал. Иван Михайлович прибавил обороты двигателя, и Жану стало невмоготу сдерживать аппарат.
— Жак! — закричал он, багровея от натуги.
Жак метнулся к хвосту, ухватил за расчалки. Заикин еще прибавил обороты, обернулся и посмотрел на Жана и Жака. Те что-то кричали ему. Заикин и не понял, и не расслышал. Он глубоко вздохнул, трижды перекрестился и поднял руку вверх. Жан и Жак разом отпустили хвост аэроплана, и аппарат побежал по земле.
Аэроплан бежал все быстрее и быстрее. Заикин сидел в своем креслице, ничем не защищенный, судорожно вцепившись в рукоять управления.