Идея была тут же с энтузиазмом поддержана, и вскоре все уже весело танцевали в холле, со стен которого холодно и бесстрастно взирали фамильные портреты. Гости все больше входили во вкус веселья, и Бейтсон подносил им шампанское в украшенных фамильным гербом серебряных ведерках со льдом, разливая его в высокие бокалы.
Сэр Роберт как раз поднес к губам бокал, когда в первый раз увидел на балконе чью-то тень. Сначала он решил, что ему просто показалось, но затем тень пошевелилась, и он понял, что не ошибся. Кто-то наблюдал за ним сверху. На мгновение он даже увидел лицо, но оно исчезло слишком стремительно, чтобы можно было понять, кто это. И все же он инстинктивно чувствовал, что это не кто-то из слуг. Они бы не осмелились по той причине, что за ними очень тщательно следили. Тень на балконе появилась снова.
Сэр Роберт кружился в танце с хорошенькой миниатюрной крашеной блондинкой, которая то и дело старалась прильнуть к нему. Она была картавой, но, несмотря на это, за время своего вот уже десятилетнего пребывания на сцене прекрасно справлялась с ролями молоденьких девушек, которые ей всегда давали.
– Я не велю, что вы любите нас, бедных женщин!
– Что вас заставляет так думать? – машинально задал вопрос Роберт и посмотрел на балкон. Там снова кто-то стоял.
– Мы ведь знаем, что вы думаете о Сесиль! А вот другие ее поклонники очень даже доблы к нам.
– Ну, разве я плохо к вам отношусь? Партнерша покачала своей светловолосой головкой.
– Не очень. Вы нам делаете подалки, но не очень холошо думаете о нас.
Ну что ж, ее замечание отличалось проницательностью. Она знала правду. Все эти женщины были ему совершенно безразличны, он не думал о них, когда оставался наедине с собой. Не думал и сейчас, поглядывая на балкон. Неужели он настолько небезразличен ей, что, спустившись из детской, она смотрела на него, спрятавшись в тени балкона? Неужели ее любовь дошла до такой степени, когда для того, чтобы испытывать счастье, достаточно просто смотреть на любимого человека и больше ничего.
Тень на балконе шевельнулась, Роберт повел блондинку назад к столику, за которым они сидели, и налил ей полный бокал шампанского. При этом, сам того не осознавая, наверное, сказал что-то лестное для нее, потому что она радостно рассмеялась, и ее смех резанул его визгливой фальшью.
– Лоберт, я никогда не подозлевала, что у тебя такое мнение обо мне! Лаз так, то может быть, ты внесешь небольшую сумму денег в новую пьесу, если я получу в ней лоль?
– Да, конечно.
Он так и не понял, что пообещал, но в этот момент был готов согласиться на что угодно. Она снова ушла. Неужели опоздал? А может быть, быстро подняться наверх и встретить ее на ступеньках? Он дал себе клятву не повторять того, что произошло тогда в детской. Надо признать, что тогда он просто потерял голову. Но соблазн был так велик. Эти длинные темные ресницы, приоткрытые во сне губы, как у ребенка, который чего-то испугался перед тем, как заснуть, и который хмурится, потому что видит печальный сон. Одна ее рука лежала на коленях, а другую, которая покоилась на спинке стула, она положила под голову. Сильвия казалась такой беззащитной, что ему захотелось поднести палец к губам, но он так и остался стоять, не отрывая от нее глаз. В этот момент он осознал, какую власть над ним имеет эта девушка. Все самое достойное, рыцарское, что было в нем и что он всегда пытался спрятать поглубже, как будто выступило вперед, сияющее и прекрасное, отвергающее ту деградацию, в которой он искал успокоение, пытаясь заглушить свое горе. Он бы так и ушел тихонечко, еще немного постояв, но она проснулась и взглянула на него сонными, но счастливыми глазами, с тем доверием, которое могло идти только от чистого сердца. И все же даже тогда ему удалось сдержать себя. Но в тот момент, когда он дотронулся до нее, помогая подняться, в нем как будто прорвалась плотина. Он просто не мог поступить иначе, потому, что той невероятной силе притяжения, которая витала вокруг них, противостоять не мог никто; он должен был ощутить прикосновение ее губ. Но даже после того, как он поцеловал ее, его не покинуло сознание того, что он недостоин такого счастья, и ему лишь невероятным усилием воли удалось подавить в себе огонь желания. Он убежал, но чего он смог этим добиться? Все равно пришлось вернуться.
– Я заставлю ее ненавидеть меня!
Как часто он говорил себе эти слова, но они звучали неуверенно. Чего он достиг, так это ненависти к себе самому. Он ненавидел свою жизнь, свои мысли, чувства; он ненавидел притворную пустоту всего, что окружало его, и что он когда-либо знал. Однажды он почувствовал, что достиг самых глубин своего падения и что ничего более, ужасного произойти уже не может, что весь позор, вся тяжесть его деградации теперь на его совести. Но, оказывается, он не знал и половины правды. Просто тогда ему не с чем было сравнивать, а сейчас у него появилась Сильвия.