Последние отзывы

  50  

Наконец, он нашел себе дело, вынес два полных ведра мусора. Вернувшись, стал приводить в порядок свой гардероб. Повесил на вешалку скомканный черный пиджак, долго искал брюки к нему, заглядывал даже в ванную и под диван, но безуспешно, брюки как сквозь землю провалились. Леднев постранствовал по квартире, пытался побриться неверной слабой рукой, но только порезался, насухо вытер лицо полотенцем и вернулся на диван. Женщины на кухне о чем-то переговаривались вполголоса и гремели посудой. Сквозь сон, похожий на легкий обморок, он услышал, как женщины попрощались с ним и закрыли за собой входную дверь.

* * *

Время от времени раздавались телефонные звонки, чьи-то голоса произносили слова утешения, бодрили Леднева. «В кои-то веки раз никто у меня ничего не просит», – думал он, односложно отвечая на соболезнования. И что было ответить?

– Ведь такая молодая была, – говорил неизвестно кому принадлежащий тонкий голосок.

– Да, молодая, – говорил Леднев.

– А ведь могла бы ещё пожить, – пищала трубка.

– Могла, – соглашался Леднев.

Он не вдумывался ни в то, что ему говорят, ни в то, что он отвечает.

– А я ведь только сегодня все узнала, я просто потрясена, – сказала другая незнакомая женщина, забывшая от волнения представиться. – Вы даже не представляете, чем была для меня при жизни Елена.

– Не представляю, – машинально ответил Леднев.

– Она была для меня тем мерилом нравственности, душевной чистоты, по которому я сверяла свои внутренние часы, – сказала женщина.

– Какие ещё часы? – не понял Леднев, положил трубку и отключил телефон до вечера. Два или три раза кто-то звонил в дверь настойчиво, долго, но Леднев даже не пошевелился на своем диване. «Где они все были при её жизни со своими часами и нравственными мерилами?» – думал он, безуспешно пытаясь задремать хотя бы на час, хотя бы на полчаса. Но вместо сна, бодрящего, здорового сна приходили какие-то сумерки и в этих сумерках колебались такие же сумеречные не то люди, не то тени.

В полумраке вечера он поднялся, включил телефон и сколько мог, сжав зубы, выстоял под леденящей струей воды из душа, обтерся грубоватым жестким полотенцем, сунул в рот сигарету и почувствовал, что жизнь медленно возвращается к нему. Не выпуская изо рта зажженную сигарету он босыми ногами прошлепал в комнату, с ненавистью глянул на диван со скомканными на нем простынями, рухнул в кресло и вытянул во всю длину голые ноги.

Зазвонил телефон, и Леднев несколько секунд раздумывал, кто бы это мог быть. Оказалось, плотник из какой-то неизвестной Ледневу организации. Плотник долго сопел, что-то высмаркивал из носа, наконец спросил, можно ли зайти завтра, чтобы разобрать скамьи, сколоченные к поминкам. Ледневу не хотелось видеть плотника, но и смотреть на скамьи из необструганных досок, поверху обтянутых толстой почтовой бумагой, занимавшие полкомнаты, тоже не хотелось.

– Валяй, заходи, когда хочешь, – сказал Леднев.

Плотник снова с особым чувством закашлялся и засморкался, давая понять, что следующий его вопрос свойства деликатного.

– Вы… вам, простите, материал-то, доски без надобности? – наконец, выговорил он придушенным голосом. – Если без надобности, разрешите их мне того, забрать. А то оказии у нас разные бывают, а досок сухих не найти.

– Забери, пусть у тебя лежат. Когда со мной такая оказия случится, они, глядишь, и пригодятся, – Леднев положил трубку и отодвинул телефон подальше от себя, словно это могло спасти его от следующего звонка.

Он взял новую сигарету и прикурил от настольной зажигалки.

«Сейчас какая-нибудь баба явится, – думал Леднев. – Станет просить оберточную бумагу со скамеек. Дескать, бандерольку сыну собрала, а завернуть не во что». Из состояния прострации Леднева вывел звонок в дверь. Сев на диван, он потряс головой. Раздался новый продолжительный звонок, за ним ещё один. Забыв надеть шлепанцы, Леднев поплелся к двери. «Интересно, долго меня ещё будут донимать?» – думал он, подходя к двери.

* * *

Дернув ручку на себя, он чуть не застонал от досады. На пороге, помахивая кулаком с зажатым в нем горлышком коньячной бутылки, одетый в облегающее ярко-голубое трико, стоял сосед, ветеринар Голубцов. Лицо его казалось скорбным, будто у Голубцова вдруг заныли все оставшиеся зубы. Леднев молчал.

– Зашел вот, – сказал Голубцов, развел руки в стороны и едва не разбил о стену бутылку коньяка. – В такие минуты человеку нельзя оставаться одному.

  50