Последние отзывы

  160  

– Я не имел права этого говорить, но скажу. От меня ты это узнаешь или завтра от следователя, уже не имеет значения. Дьякова мы взяли в Мадриде. Он дал на тебя полные исчерпывающие показания. Разумеется, его слова будут подкреплены следственными действиями. Это займет некоторое время. Но доказательная база будет очень крепкой. Шансов у тебя никаких. Остается написать чистосердечное признание. И в самом начале своего опуса надо указать, в каком месте ты спрятал препарат СТ – 575 и где похоронен труп доктора наук Ермоленко. Чистосердечное признание – это единственный шанс спасти жизнь. Хоть бы жизнь.

– Но я ничего, – начал Медников и запнулся.

– Последуй моему совету. Иначе… Я врагу не пожелаю того, что сделают с тобой. У следствия нет ни тени сомнения в твоей виновности. Все настроены очень решительно. Короче, ты спекся.

Пару минут Медников молчал. Он вцепился пальцами в край стола так, что побелели пальцы.

– Господи, – прошептал он. – Господи… Я хочу в камеру.

Этой ночью Медников совершил неудачную попытку самоубийства. Он проткнул сонную артерию огрызком карандаша, потерял полтора литра крови, и следующие три дня провел в тюремной больнице. Там же на больничной койке он написал то, что от него требовали.

Поселок в пригороде Мадрида. 4 ноября.

С показаниями Дьякова закончили к обеду. Нестеров и Колчин проводили допрос по очереди, сменяя друг друга. Дьякову, чтобы тот не вырубился от потери крови и изнеможения, смог, преодолевая боль, говорить, кололи транквилизаторы и раствор морфина. Нормальную пищу заменил калорийный бульон, в который покрошили пропущенные через мясорубку отварные бобы, белковые добавки, цветом и запахом напоминающие костную муку, и мелкие хлебные крошки. На вкус тошнотворное, но питательное, поддерживающее силы пойло.

Запустив в горло трубку, Дьяков, избавленный от необходимости совершать глотательные движения, всасывал в себя этот раствор. Затем полоскал рот водой с разведенными в ней марганцовкой и антибиотиками. После бессонной ночи, он не чувствовал ни усталости, ни упадка сил. Дьяков сидел за столом, наблюдая, как Колчин приклеивает к отснятым видеокассетам бумажные клейкие полоски, нумерует их и складывает в чемодан. Нестеров, сменивший полицейскую форму орехового цвета на голубую рубашку и серые брюки, возился с аппаратурой. Он снимал камеры со штативов, отсоединял аккумуляторы, упаковывал вещи в сумки. Развинчивал зажимы и крепления, складывал треноги в футляры, а затем перетаскивал это имущество наверх в кладовую, и снова возвращался.

– Я хочу кофе, – сказал Дьяков.

Он говорил громко, но порезанный язык так распух, что перестал ворочаться, слова выходили неразборчивыми, приходилось дважды повторять, чтобы тюремщики поняли смысл просьбы.

– Хочу чуть теплый кофе с сахаром.

– Натуральный или растворимый? – Нестеров отставил в сторону последний не разобранный штатив.

– Сойдет растворимый.

– На кухне есть рагуста. Лично я обожаю рагусту. Крепкая штука с кислинкой.

– Отлично, давай. Большую чашку. Но только не горячий, иначе я не смогу пить.

– Хорошо. Я понял.

Нестеров поднялся по лестнице в гостиную, прошел на кухню, достал с полки железную банку кофе с зеленой этикеткой и большую чашку. Открыв банку, насыпал в чашку четыре ложки кофе и столько же сахара, налил из чайника теплой воды, поболтал ложечкой. Колчин внизу продолжал укладывать кассеты в мягкий чемодан, обтянутый гобеленовой тканью. Он насвистывал себе под нос вальс из оперетты Кальмана, безбожно перевирая мелодию. Закончив с кассетами, хотел застегнуть «молнию», но карабинчик дошел до середины и застрял на месте, зажевав ткань.

– Скоро уезжаем? – спросил Дьяков.

– Примерно в шесть вечера.

– Откуда вылетает наш самолет?

– Пока не знаю. Нам позвонят и сообщат точное место и время.

– У меня сигареты кончились.

Дьяков скомкал пустую пачку, бросил её на пол и отфутболил ногой в угол. Порывшись в кармане, Колчин достал свои сигареты, положил их на стол.

– Давай письмо, – сказал Дьяков.

– Сейчас принесу. Подожди минуту.

Колчин вернулся к чемодану, присел на корточки и стал возиться с «молнией», но карабинчик не двигался. Дьяков прикурил сигарету, пустил дым и стал разглядывать фильтр, испачканный сукровицей. Нестеров, спустившись по лестнице вниз, поставил на стол чашку кофе, вернулся к штативу и неторопливо начал вывинчивать гайки из складных ножек.

  160