37 
И теперь, когда после смерти Никольского, могут возникнуть проблемы, пришло время подумать о себе. Медникова не держит в России ничто. Родители умерли, детей не завел. Осталась жена, об алкоголизме которой знают даже англичане. Ведь не случайно Дэвис справился о её здоровье. Еще младшая сестра, с ней Медников встречается пару раз в год. Дача, квартира? Ерунда. Все это он будет иметь, когда устроится в Англии или другой стране. Например, в Штатах.
Медников прикончил пиво и открыл вторую бутылку.
Англичан очень интересует, что же на самом деле случилось с таинственно исчезнувшим Ходаковым. На этот раз в ответах на вопросы, что Медников получил от МИ-6, он погрешил против истины. Не сообщил об операции «Обелиск», в которой задействованы Колчин и Донцов. Не раскрыл Фелла, пропавшего вместе с Ходаковым, как тайного агента русских. Другими словами, скормил МИ-6 дезинформацию. Тут есть свои резоны, есть веские причины быть неискренним. Это его игра, которую надо довести до логического завершения. Медников не успел сформулировать последнюю мысль.
Телефонный звонок заставил поставить бутылку на подоконник.
Подскочив с кресла, он шагнул к тумбочке, сорвал трубку. Голос медицинской сестры Ольги Васильевы, которую Медников приставил к жене, звучал тонко, с истерической нотой.
– Леонид Васильевич, ваша супруга…
– Что супруга? – крикнул он в трубку.
– Все шло хорошо. Последние дни она ничего не пила. Ни грамма спиртного. Кажется, чувствовала себя неплохо. Но вчера вечером где-то нашла спрятанные бутылки.
– Ну, и?
– Она сильно напилась. А сегодня с утра все продолжилось. Я позвонила вашему врачу, наркологу. Он сразу приехать не смог, а у вашей жены в это время случился сердечный приступ. Я вызвала «скорую», Любу забрали в больницу.
– Черт бы вас… Черт бы вас всех побрал.
Медников потер лоб ладонью, стало жарко.
– Вы меня слушаете?
– Внимательно слушаю.
– Мне кажется, вам лучше вернуться в Москву. Она была такая бледная, едва живая… Вы бы только видели…
– Хорошо. Я завтра же постараюсь достать билеты.
Он бросил трубку, отключил телефон, ощутив внезапный приступ головной боли.
– Сволочь, – прошептал он. – Какая же она сволочь…
Лондон, Ист-Энд. 8 октября.
Серая туча проплыла по границе еврейского квартала, волоча за собой серый шлейф дождя. Фонари отпечатали пятна синеватого света на асфальте. Вечерние сумерки сгустились над плоскими крышами муниципальных домов, где теперь селились не евреи, а лондонская беднота, эмигранты из разных стран мира, негры, индусы и пуэрториканцы.
Донцов оставил свой «Ягуар» неподалеку от станции метро «Ливерпуль Стрит», прошагав пешком полтора квартала, остановился через улицу от недорогого латиноамериканского ресторана, из открытых дверей которого лилась музыка в ритмах сальса. Постелив на лавочку газету, он сел рядом со смуглолицым пожилым мужчиной.
– Привет. Удалось что-нибудь узнать? – Донцов раскрыл пачку сигарет, протянул её старику.
– Удалось, – старик прикурил и закашлялся так, что на глазах выступили слезы. – Господин, которым ты интересуешься, провел у нас некоторое время. Это было в первых числах июня.
Человек говорил с усилием, медленно, делал долгие паузы, выдавливая из себя слова, точно занозы. Донцову пришлось набраться терпения. Он не спешил с наводящими и уточняющими вопросами, просто слушал. Старика звали Дональдом Ривесом. Он был выходцем из Южной Америки, отцом многодетного семейства, ещё лет сорок назад пустившего корни на берегах Альбиона, и зарабатывал на жизнь тем, что по утрам убирал номера в гостинице «Маленькая роза». Выгребал пустые бутылки, использованные шприцы, презервативы, менял белье на продавленных кроватях и затирал мокрой тряпкой пятна крови и спермы, оставшиеся с ночи на матрасах с клеенчатым верхом.
– Сам я этого господина не видел, – продолжал Ривес. – Это я сказал тебе ещё в тот первый день, когда мы познакомились. Потому что работаю только с утра и до обеда. У меня больные ноги, я не могу долго стоять на одном месте или топтаться по коридорам. Поэтому в два часа дня уходу из гостиницы. Что там происходит ночью, не знаю. И никого из клиентов не вижу. Пусть они все друг друга перережут и перетрахают, меня это не касается.
Ривес сделал долгую паузу, полез за пазуху поношенной куртки защитного цвета, вытащил фотографию Ходакова и вернул её собеседнику.
37 
