Лёгкий, ненавязчивый романчик 
52 
А напротив него, через стол, сидел и прихлебывал чай четырнадцатилетний мальчик с тонким интеллигентным лицом и, похрустывая кусковым сахаром, негромко спрашивал:
— Вы ведь никогда больше нас не вспомните, правда?…
***
Но если вернуться к тем уже далеким временам, когда они с Лавриком «обнесли» дом счастливого директора Капчагайского рыбсовхоза, а потом сразу же вернулись в Алма-Ату, было бы справедливым заметить, что Мика Поляков взял часть денег из своей доли и сразу же поехал на базар.
Там Мика накупил фруктов и разных привозных узбекских сладостей, отловил какого-то бездомного босого пацана лет двенадцати, скормил ему буханку хлеба с кумысом и стал таскать его с собой по всей вещевой барахолке. Все примеривал на него разное пацанское шматье — получше и подороже. Накупил целую охапку портков, рубашек, курточек, обувки…
Заодно и этому базарному пацану-манекену подфартило — Мика ему почти новые ботиночки спроворил недорого.
Покурил со знакомыми инвалидами. С великим огорчением узнал, что Николай Трофимович — так, оказывается, звали безногого — умер по пьяни. Захлебнулся в собственной рвоте, и откачать не успели…
Узнал, что отец его — Сергей Аркадьевич — снова здесь появлялся. Уже майором. Все искал его — Мику. А кто скажет? Кто знает? Так и ушел ни с чем.
На прощание Мика подарил инвалидам две бутылки «белой головки», но пить, как всегда, вежливо отказался. И попрощался, предварительно спросив, где похоронен Николай Трофимович — безногий кавалер ордена Славы и медали «За отвагу».
… На следующее утро собрался в Каскелен.
Добирался туда на попутках, а там уже, чтобы не лялякать языком с охраной — кто, да что, да зачем, сразу же пошел в райком комсомола, к тому второму секретарю-уйгуру с дыркой в животе от немецкой пули. А тот уже не второй секретарь, а первый. Еще лучше!
Уйгур сразу вспомнил «Мишку-художника», обрадовался, позвонил новому заведующему детдомом для трудновоспитуемых подростков, чтобы пропустили Мику на территорию. А старый заведующий еще до майских праздников от туберкулеза загнулся.
— Слышали про тебя, слышали, — завистливо сказал комсомольский секретарь. — В кино работаешь, артистов живых видишь!.. Когда назад, в город?
— Я на часок всего, — ответил Мика. — Наладчика одного повидать. Привез ему кое-что. Может, пригодится…
— Вот и хорошо! — обрадовался комсомольский вождь Каскелена. — Я как раз в Алма-Ату в обком комсомола наладился. На совещание вызывают. Могу и тебя захватить.
— Спасибо.
— Значит, так, — секретарь посмотрел на часы, — ровно к двум я за тобой к проходной подъеду. Идет?
— Еще как! — улыбнулся ему Мика. Этот уйгур ему всегда нравился.
… Встреча с Валеркой была мучительной и тягостной.
Валерка рыдал в голос, умолял Мику забрать его отсюда! Все шмотки, которые ему Мика привез, отпихивал, разбрасывал, орал, что ему ничего не нужно — только бы уехать отсюда вместе с Микой… Не притронулся ни к одному яблочку, ни к кусочку колбасы. Даже хвостика от сушеной дыньки не попробовал!..
Кричал, захлебывался слезами, клялся, что будет вести себя хорошо, воровать не будет, к «косухе» никогда не притронется, учиться пойдет — только забери меня, Мишенька, родненький!.. Не оставляй меня здесь, Мишанечка!..
Мика и сам еле сдерживался. Пальцы дрожали, спичка о коробок не чиркалась. Еле прикурил. А потом уже без спичек закуривал — одну папироску от другой.
Все пытался и пытался объяснить Валерке, что нет у него никакой возможности забрать его отсюда. Некуда — сам между небом и землей…
Только про то, что теперь он не в кино работает, а совсем другим занимается, ни словечком не обмолвился.
Бормотал Валерке что-то бессвязное и беспомощное, а сам все время будто из-за стенки слышал свой собственный разговор с отцом, с Сергеем Аркадьевичем Поляковым, на рынке за складом, на ящиках из-под яблок.
Тут Валерка и понял, что Мика никогда не заберет его с собой. Сказал тихо и внятно, уже без слез и рыданий:
— Лучше бы ты меня тогда вместе с теми убил, Поляков.
Мика схватил Валерку, прижал к груди. Долго не отпускал. А потом оставил ему денег, погладил по стриженой голове с лишаями и уехал на старом райкомовском «виллисе» в Алма-Ату вместе с каскеленско-комсомольским секретарем-уйгуром…
***
Сутки Мика пролежал в своей каморке, в домике Лильки Хохловой. Ничего не ел. Только воду пил и курил. Два раза выходил во двор — по надобности. Возвращался в каморку, на кушетку, и снова — глаза в потолок, обшитый белыми от известки квадратными листами фанеры.
52 
