99 
— Гляди, Леха!.. — прошептал Алик и показал на то место, где еще вчера висел портрет с настоящей медалью Мики Полякова.
— Все… Пиздец! — потерянно проговорил Леха. — Кто-то отволок эту херню «особнякам» и стукнул на Мишку… Проститутки дешевые! Бежим к Вась-Вась Шмакову! Теперь только на «Героя» надежда…
… Небольшая землянка Особого отдела была разделена занавеской на две половины. Одна половина — для личных нужд сотрудников отдела, вторая — для служебных. Здесь допрашивали, писали рапорты, читали доносы, строчили сводки в свои главные управления, тайно принимали информаторов…
По другую сторону занавески спали, жрали, гадили в ведро, чтобы не выходить, как все, на мороз к общественной уборной. Проще потом ведро вынести… Короче, жили за занавеской.
А по эту сторону, вот как сейчас, не зная ни дня, ни ночи, не покладая рук, не смыкая всевидящих глаз, работали. Не за совесть, а за сумасшедший, парализующий страх…
— Ну вот!.. — радостно сказал майор Кучеравлюк. — Наконец-то! Наконец-то мы увидели твое истинное лицо. А то все: «Поляков! Поляков… Он такой, он сякой, он немазаный!» А что этот самый Поляков — элемент чуждый и вредный, я бы даже сказал, антисоветский!.. — это почему-то никто, кроме нас, не видит! Или не ХОЧЕТ видеть?!
На столе у майора лежали письменное донесение и портрет Булганина, проткнутый юбилейной медалью Мики Полякова.
Напротив Кучеравлюка на стуле со связанными сзади спинки стула руками сидел синий от холода Мика в одной гимнастерке и «унтятах».
В этой неравной схватке силы распределились следующим образом: лейтенант Поляков был УЖЕ трезв, а майор Кучеравлюк ЕЩЕ пьян. За занавеской раздавался похмельный храп с тоненькими всхлипами старшего лейтенанта Пасько, там же выпивал и закусывал старшина Шмугляков.
Время от времени, что-то жуя своими огромными акромегалическими челюстями, он выглядывал из-за занавески, убеждался, что допрашиваемый ведет себя как положено, и снова скрывался в отгороженной половине.
— Итак… — Кучеравлюк ткнул пальцем в портрет Булганина и спросил: — Что ты хотел ЭТИМ сказать?!
Тут Мике сразу же вспомнился Каскелен, детдом для трудновоспитуемых подростков, плакат, который он рисовал тогда к какому-то празднику, и чахоточный директор детдома: «Здесь висят портреты членов Политбюро ЦК ВКП(б), а он при них КУРИТ?!»
Мика промолчал. А Кучеравлюк, не стесняясь его присутствия, налил себе полстакана водки «Заполярная», выпил, утерся, ковырнул вилкой в открытой банке засохших рыбных консервов, но есть не стал, а продолжил допрос:
— А теперь спрашивается: кто мог совершить такое подлое деяние? Отвечаю: только НЕРУССКИЙ человек!..
— Товарищ майор!.. — злобно прервал его Мика. Вот тут майор Кучеравлкж не выдержал и сорвался:
— Я тебе, еврейский выблядок, не «товарищ»!!! Я тебе…
Тут Кучеравлкж запнулся. Он не знал, кто он для этого паршивого лейтенантишки — Хозяин, Судья, Палач?… Он был так злобно счастлив, что наконец-то может сломать хоть одного ненавистного ему представителя этой недострелянной Вышинским, этой недобитой, сами знаете кем, омерзительной прослойки общества, неизвестно каким путем затесавшейся в славные армейские ряды!
На крик майора из-за занавески вышел жующий Шмугляков. Засучил рукава гимнастерки, спросил начальника:
— Будем «оформлять»?
— Погоди, Шмугляков!.. Успеем… Куда он денется?! Интеллигент вонючий… Я хочу, чтобы этот враг народа ответил, как он сумел пролезть в комсомол?! Вот что я хочу знать! Кто способствовал?! Кто рекомендовал?!
«Господи… — думал Мика. — Неужели это никогда не кончится?… Ведь уже третий год, как войны нету!.. Неужели за это время так ничего и не изменилось?!»
— Я тебя спрашиваю, Поляков, как ты оказался в комсомоле? — закричал майор Кучеравлюк.
Вот когда у двадцатилетнего лейтенанта Михаила Полякова, одного из самых смелых летчиков полка, владеющего такой отточенной техникой пилотирования, которой могли бы позавидовать даже старые фронтовые асы, вдруг в глазах возник алма-атинский следственно-тюремный изолятор, два местных энкавэдэшника — Виктор Иванович и Коля, играющие перед ним, одиноким пятнадцатилетним пацаном, свою гнусненькую пьесочку, где в последнем акте, под занавес, ему вручался этот дурацкий комсомольский билет с фотографией, выдранной из уголовного дела. Потому что после той «школы», куда они его определили, сдохнуть нужно было обязательно будучи членом ИХ комсомола!..
99 
