Не соврали эскулапы. На крымском воздухе отцовы болезни пропали, батька опять пошел работать и хорошо зарабатывал даже по питерским меркам, поскольку классный автомеханик. Пытался даже сыну деньжат подкинуть, но Валерий не брал: стеснялся, во-первых, во-вторых, считал, что им и самим надо. Мать не работала, сестра училась в Симферопольском университете. Красивая девка выросла. И практичная. Не в пример старшему брату.
Взгляд Валерия упал на «мыльницу», магнитофон фирмы «Повасоник», мерзкую отрыжку то ли Польши, то ли Болгарии.
«А что? – подумал он.– Пойду и куплю нормальную музыку! Прямо сейчас! Или нет, сначала поем».
Мясо поспело, приправленное и обжаренное в сухариках. Васильев распечатал бутылочку «Калинкина», утаенную от Афанасия, достал с полочки роман «Анахрон», самую прикольную книжку, какая ему подворачивалась за последние годы, и принялся наслаждаться. Ей-Богу, вчера в ресторане он не получил такого удовольствия.
После обеда, завершенного крепким, собственноручно сваренным кофе, Васильев прихватил две сотни долларов и спустился вниз. Продав доллары чернявому парнишке у обменника, Валерий прошелся по магазинам вдоль Владимирской и приобрел даже и не просто магнитофон, а музыкальный центр «Панасоник».
Ощущая себя богатым и довольным, Васильев глянул на часы: пятнадцать сорок восемь. Пора собираться на тренировку.
Выйдя в коридор, позвонил на мобильник Петренко.
– Подхватишь меня?
– Без проблем.
Счастье было полным. Но где-то на краю сознания маячил вопрос: какие еще традиции существуют у его новых друзей, кроме приобретения пистолета с первой получки?
Страшного предполагать не хотелось. Не могут такие отличные парни заниматься дрянными делами. А если могут?
«По фиг!» – честно признался сам себе Васильев.
Чем бы они ни занимались, обратно ему хода нет. Да и некуда.
Рассчитывая, что его вот-вот введут в курс дела, Валерий ошибался. И Петренко, и Юра вели себя так, будто ничего не произошло. И в этот день, и на следующий. А на третий день большая часть группы попросту отсутствовала на тренировке. Были только пацаны (кроме Олежка и Гарика) да Паша-Академик. После обычной разминки Егорыч принес коробку теннисных мячей, поставил Пашу и Валерия к стене, запретив сдвигаться больше, чем на шаг. А затем велел пацанве произвести «расстрел», наказав при этом целить по уязвимым местам.
Через пару секунд Валерий убедился, что успевает защитить исключительно эти уязвимые места да физиономию. И то не всегда. Раза три он довольно чувствительно получил по уху. Скоро он перестал следить за летящими мячами (все равно бесполезно) и сосредоточился только на узком пространстве вокруг себя. Это было чем-то похоже на работу с завязанными глазами: не на зрении, а на ощущении. Сразу стало легче. Теперь Валерий отбивал почти половину мячей. От некоторых даже успевал уворачиваться. Дальше – еще лучше. Наконец настал момент, когда Васильев отбил три удара из трех. И получил возможность поднять голову. И убедился, что «ловкость» его имеет вполне объективную причину. Причина же была в том, что Паша ловил мячики и аккуратно складывал их к ногам, выводя из игры. Поймав взгляд Васильева, он белозубо улыбнулся.
Игра прекратилась через минуту. Причем последний мяч (и единственный) поймал сам Валерий.
На этом разминка закончилась.
Флегматичный и медленно соображающий в обычных делах Паша в спарринге совершенно преображался, становился быстрым, хитрым и опасным. То есть движения его казались такими же неторопливыми. От любой, тщательно подготовленной атаки Валерия он оборонялся с нарочитой небрежностью. Вяло так отмахивался… Но, хотя блоки его не отзывались болью в конечностях Валерия, тем не менее он как-то необъяснимо путался в этих самых конечностях и в конце концов оказывался в полуметре от противника, совершенно открытый и беззащитный. Тогда Паша награждал Васильева парой-тройкой тычков, от которых Валерий отлетал назад, плюхался на пол или секунд пять приходил в себя.
– Как это у тебя выходит? – спросил Валерий, когда Егорыч скомандовал передышку.
– А я у мишки учился,– улыбаясь во весь рот, пояснил Паша.– Видал, как мишка лапами машет? – Он поднял над головой руки, заревел, приседая и пританцовывая.
Вокруг тут же собрались пацаны, а Паша продолжал ломать комедию, изображая медведя. Выходило похоже. Пацаны хохотали.
Представление прервал сэнсэй, рявкнув: