Особенно,... 
18 
– Сейчас они вроде успокоились, – сообщила она. – Боюсь, ты все преувеличила.
– Да нет же, говорю тебе! – возмутилась My. – Илейн ругалась, как матрос! Сказать, что она говорила?
– Нет, лучше не надо, – решительно отказалась Фенела. – На твоем месте я бы немедленно забыла услышанное.
– Ничему новому для себя я от нее не научилась, не бойся! Ну не будь такой строгой, Фенела; порой слушаешь тебя – ну будто тетка престарелая какая-нибудь, лет шестидесяти трех, не меньше!
– Да откуда тебе знать, глупышка, как ведут себя престарелые тетушки?
– Как – откуда? Достаточно на других посмотреть, то есть на чужих теток! Слушай, Фенела, а ты когда-нибудь думала, как выглядят наши собственные родственники?
– Да, частенько, – чистосердечно призналась Фенела. – Но так ни до чего определенного и не додумалась.
– А я, знаешь, твердо решила: напишу им и попрошусь в гости, – заявила My.
Ox, My, ни в коем случае! – всполошилась Фенела, цепенея от ужаса при одной мысли о подобном поступке. – Уж не говорю, что это будет страшно некрасиво по отношению к папе! Кроме того, если бы они действительно интересовались нами, то давным-давно сами бы сделали первый шаг к знакомству.
– Ага, вот потому-то я до сих пор и не писала им, – подхватила My. – По-моему, это жуткое свинство с их стороны – ни разу даже не попытаться хотя бы взглянуть на нас! Они, пожалуй, хотят, чтобы мы пожинали то, что посеяла наша мамочка!
Фенела расхохоталась.
– А не кажется ли тебе, что мы сами делаем из себя посмешище? Знаешь, мы и не заметили, как у нас с тобой развился настоящий комплекс на этой почве.
– Ну, не знаю… – пожала плечами My. – Мы же все равно не похожи на других людей. А как бы я хотела стать самой рядовой девчонкой, как все в нашей школе.
Ох, видела бы ты нашу директрису, когда чьи-нибудь мамаши являются в школу! Пускай они тупые уродины, но она прямо готова наизнанку вывернуться, чтобы им угодить, особенно знатным всяким, с титулом…
– Милая моя, тебе ничего не остается, как выйти замуж за герцога, тогда все будут суетиться вокруг твоей особы, а ты только знай себе командуй!
– О, как бы это было здорово! Ой, Фенела, открыть тебе один секрет?
Однако что там собиралась поведать сестре My, навеки осталось тайной, ибо в этот момент снизу, из холла, раздался свирепый вопль Саймона:
– Фенела! Фенела!!!
– Что такое? – всполошилась Фенела, распахнув дверь и сбегая к нему.
– Дай бинт, йод или что-нибудь!
Он вытянул вперед руку, и дочь увидела на запястье глубокий порез, обильно кровоточащий.
– Что ты с собой сделал?! – изумилась она.
И, не дожидаясь ответа, бросилась наверх, в детскую, где в аптечке над раковиной Нэнни хранила все необходимое для первой медицинской помощи.
В один миг девушка схватила йод, ножницы, бинт и вату. Саймон внизу, в холле, ожидал ее возвращения.
– Пойдем лучше в туалет, – предложила дочь. – Вдруг рана грязная – я промою.
– Чистая она, не надо.
– Ну как это тебя только угораздило?!
– Это не меня. Это дьявол Илейн… Еле-еле удалось перехватить ее руку, а то всадила бы лезвие мне в самую грудь!
– Боже мой! – вскричала Фенела. – Да что с ней творится такое?! С чего бы это вдруг?!
Так, рассердилась на меня малость, – отвечал Саймон с обезоруживающей улыбкой. – Портретик ей не понравился…
– А что там такого плохого?
– Ничего там такого плохого нет. Просто не понравился, и все. Хотела исполосовать холст на куски, да я не дал – вот и повернула оружие против меня.
– Картина окончена?
– Практически да. Еще парочку часов – платье кое-где отделать, – и хватит.
– Что ж, я никому не позволю испортить картину, – с мрачной решимостью объявила Фенела. – Она моя, Саймон. Ведь ты же обещал, правда?
– Ну, тебе придется изрядно попотеть, чтобы заполучить ее: Илейн пойдет на все ради ее уничтожения, ни перед чем не остановится, даже если придется весь дом спалить…
– Да что ты там такое нарисовал?! – не выдержала Фенела.
Она закончила бинтовать его запястье и уже собралась было отнести все вещи наверх.
– Хочу посмотреть на нее.
– Тогда пошли.
Девушка догадывалась, что отец отколол какую-то шутку, немало его позабавившую, и скорее поспешила в мастерскую. Илейн нигде не было видно, зато картина стояла на мольберте – целая и невредимая. Фенела подошла к ней и буквально остолбенела… Это было жестоко, почти зверски жестоко, хотя так тонко и умно написать портрет мог только Саймон Прентис.
18 
