Последние отзывы

  141  

Кажется, в эту последнюю секунду он услышал, как в гаранте с выдернутой чекой загорелся огнепроводный шнур, зашипев, вспыхнула окись свинца и пентолит. Все, конец. Смертельно раненый водитель попробовал оттолкнуть от себя гранату, дотянуться до неё целой рукой. Николай прикоснулся к гранате подушечками пальцев.

Взрыв потряс дом до основания. Высадило рамы из окон, крыльцо разлетелось в щепки, из фундамента вывернуло кирпичи. Дом осел на одну сторону, кровля из оцинкованного железа поднялась и изогнулась спиралью. По двору разлетелись мясные ошметки и куски горелой одежды. Сорвавшаяся с петель дверь влетела в сени, словно реактивный самолет. Лопатин, оказавшийся на её пути, едва успел закрыть голову руками.

Удар был настолько сильный, что угол двери сломал левое предплечье Лопатина, ключицу и голень правой ноги. Он отлетел в дальней угол, в полете спиной снес вешалку, повалил рукомойник и помойное ведро. Ломаные деревяшки засыпали человека по пояс.

* * * *

На ночь Казакевич принял лошадиную дозу снотворного и, чтобы мгновенно отключиться, запил это дело коньком. Однако утром проснулся чуть свет, поднялся, чувствуя слабость во всем теле, заперся в ванной. Встав перед зеркалом, стал рассматривать свое отражение. Господи, на кого он похож… Краше в гроб кладут.

Бордовый синяк под левым глазом, ссадина на щеке, грудь расцарапана вдоль и поперек, будто по коже не женские ноготки прошлись, а пропахали садовые грабли с заостренными зубцами. Казакевич утешил себя тем, что сегодняшней ночью, когда он глянул на себя в треснувшее зеркало в сторожке Клычкова, то выглядел ещё хуже. Ночью из зеркала на него смотрел человек с перекошенным от ужаса лицом. Забрызганный кровью, перепачканный землей незнакомый человек, больше похожий на черта, на дьявола, взявшего выходной в аду.

Казакевич умылся холодной водой, смазал ссадину лосьоном и сел на бортик ванной. Неужели все это ему не приснилось, не привиделось в страшном сне? Он бы дорого отдал, чтобы забыть ночной кошмар. Но жизнь не ученическая тетрадка, испорченных страниц из неё не выдерешь, не перепишешь.

Он вышел на кухню, устроился за столом. Чайник ещё теплый, жена ушла на работу четверть часа назад. Передвигаясь неслышными кошачьими шагами, из коридора прокрался брат жены Петя. И что это человек, находясь в отпуске, поднимается такую рань? Сейчас начнет приставать с вопросами и просьбами.

– Что это у тебя с глазом? – спросил Петя.

– Ночью в ванне на куске мыла поскользнулся, – бездумно соврал Казакевич. – Я думал, ты уже домой улетел.

– Еще не вся культурная программа выполнена.

Петя уселся напротив родственника, уставился на него и начал грызть печенье. Казакевич налил себе чаю и расплескал воду. Болезненная внутренняя дрожь, засевшая в нем со вчерашней ночи, не отпускала.

– И куда думаешь сегодня двинуть? – спросил Казакевич.

Очень хотелось отправить Петю куда-нибудь подальше со своих глаз, чтобы не раздражал бессмысленным мельтешением по квартире, глупыми расспросами и жалобами на угнездившуюся в нем дурную болезнь.

– Пока не знаю. Думал, ты чего предложишь.

– Ну вот, опять начинается. Дай говна, дай ложку…

– Я серьезно.

– У тебя триппер, ты живешь на уколах, – отрезал Казакевич. – Подумай, что я могу предложить? К женщинам лучше не приближаться. Кабаки мы уже все обошли. Везде одно и то же. Представь ненадолго, что ты порядочный человек, и сходи в Большой театр. Там на венерические заболевания не проверяют. Посмотри балет или оперу послушай. Что там в программе?

– Не интересовался.

Петя кисло улыбался. Проскучать весь вечер в партере Большого, разглядывая костлявую балерину, изображающую лебедя, или наблюдать какой-то танец с картонными саблями под музыку Хачатуряна… Такая перспектива не будоражила воображение, не раздвигала горизонты, а выглядела унылой и даже пошлой.

– Мне поработать надо.

Казакевич встал, вышел из кухни, заперевшись в кабинете, лег на диван. Он закрыл глаза и накрыл голову подушкой. Но картины вчерашней ночи, словно кинокадры, проплывали перед глазами. Картины яркие и выпуклые.

Вот он стоит на воздухе, отвернувшись в сторону, ждет, когда Клычков закончит разбираться с Тимониной. Но что-то пошло не по сценарию, что-то сорвалось. Возможно, Тимонина увидела занесенный над головой обрезок водопроводной трубы. Успела увернуться. До Казакевича донесся истошный тонкий крик, звон разбитой посуды. Казакевич поднял глаза, Ирина Павловна выскочила из дома. Следом за ней кинулся Клычков с обрезком трубы.

  141