Особенно,... 
84 
ОН ЗНАЕТ!
Паутина-завеса скукоживается, расползается, осыпается трухой. Каменный желоб. Запах копоти. Неровные плоскости стен сходятся над головой и под ногами.
Она лежит в щели, и тело ее белеет во тьме. Белеет лицо, плечи, груди…
Глеб наклоняется. Губы, ее холодны и мертвы. На них пыль… Глеб берет окаменевшее лицо в теплые ладони, он прикасается к неподвижным губам и чувствует языком пыль и прах. Пыль и прах… В груди отчаянно и тонко кричит птица.
«Иллюзия, Стежень. Только способ сборки!»
Глеб разжимает ладони, делает шаг назад, медленно расправляет сеть… и выпускает птицу на волю!
Ах, как она кричит! Как она рвется вверх, прочь! Глеб осязает ее ужас, но только туже затягивает сеть. Туже, еще туже!
Она больше не пробует вырваться, только смотрит огромными влажными синими глазами. И эта влага и синева значат больше, чем тысяча правильных слов.
Глеб вскидывает ее на плечо и бежит, мерно, враскачку, как никогда не бегал |та|. Он бежит вверх, по коридорам, по лестницам, пока камень не обрывается в пропасть. Тогда он просто отталкивается от камня и летит. Над камнем, над черной водой, над бурой дорогой.
Неужели он просто так нас отпустит? Неужели отпустит?
Свобода пугает больше, чем испугало бы появление Врага.
Но освобожденная птица парит надо мной и кажется больше, чем весь этот проклятый мир. Свобода…
– Глеб!
Я с трудом открываю глаза, вижу Кира и снова смыкаю веки. Сил не осталось даже на то, чтобы смотреть.
– Глеб! Она умирает!
О Господи!
Я снова открываю глаза, пытаюсь встать и снова плюхаюсь на лежак. (Операционная? Как я здесь оказался?)
– Помоги же!
Кирилл подхватил меня под мышки, поставил на ноги. Нет, поставил – громко сказано, скорее, водрузил. Но я смог оглядеться и обнаружил, что она – тоже здесь. Спокойно, Стежень! Кое-как перебирая ногами (ходьбой это назвать нельзя), я добрался до холодильника, вынул из бюкса заранее заправленный шприц и попытался сделать себе инъекцию. Кирилл перехватил мою трясущуюся руку, закатал рукав и довольно ловко поймал вену. Надо же, не знал, что у него подобные навыки.
Полегчало практически мгновенно. Мощная штука. Ну, поехали! Я принялся подключать свой могучий арсенал. Зонды, датчики, иглы… Температура тела – восемнадцать. Экспресс-анализы… Компьютерный анализ… Рекомендации… «Список органов, пригодных для трансплантации…» С расценками. Американский юмор! Выблядки! Кровь… Физраствор… Принудительная циркуляция… Искусственная почка… Кислород… Нет, Кир, не этот, соседний… Анализы… Кровь… Восемнадцать литров. Хватит, с запасом. Состав… График… Химия… Термостат… Кир, вторая коррекция!.. Катетер… Анализ… Температура кожи – двадцать два градуса, ректальная – двадцать четыре. Мало! Кир, еще на два деления! Так, теперь посмотрим. Чертовы перчатки, ни хрена не чувствую. Спасибо, Кир! Ага, теперь порядок!
Я закрываю глаза и очень медленно перемещаю ладони. Поля нет, пустая оболочка. Очень трудно… Ага, вот он, позвонок… Канал вроде цел, без смещения… Физраствор… Мертвая вода… «Окропил мертвой водой – и зажили все раны…» Как раньше было просто (Шутка!) … Температура тридцать три градуса… Оболочка, пустая мертвая оболочка… Господи, помоги!
Анализ… Физраствор долой. Кровь. Гормоны… Температура – тридцать четыре градуса… Химия… Сосуды. Клеточная… Что ты говоришь, Кир? Что?
– Поцелуй ее!
– Что?
– Поцелуй ее!
Кир смотрит мне в глаза, и я понимаю!
Как просто! Шаман плясал три дня. Три дня – и восемь литров водки…
Господи, помоги! Ты сотворил этот мир! Ты творишь его каждое мгновение! Пожалуйста, Господи, я ничто, я никто… А Ты можешь все!.. Я люблю ее, Господи!
Закрыв глаза, я прикасаюсь к раскрытым губам, сбоку, чтоб не задеть трубок. Губы теплые и мягкие… Как живые. Господи, помоги!
Сеть рвется. Освобожденная птица стрелой взмывает ввысь…
Я люблю тебя!
Птица бьет крыльями, кричит… и падает!
Мне больно! О Господи! Больно!!! Нет, не могу!!!
Невероятная, нестерпимая боль! Голое, скользкое тело бьется под моими руками, рвется из паутины проводов, трубок… Я сжимаю ее! Я тоже кричу! Безумная боль! Кир! Держи меня!!! А-а-а!!!…
Первое, что я вижу, очнувшись,– довольную бородатую рожу.
– Полегчало? – спрашивает.
– Что?
Тут я вспоминаю, и меня начинает трясти! Как мне было больно! До смерти помнить буду! И тут я соображаю, что это была совсем не моя боль! Господи!
84 
