127 
«Ненавидеть? — подумала Тина. — Нет, на это нет сил. Просто обидно, до чего коротка оказалась жизнь».
И все эти размышления, разговоры и процедуры который день происходили под ритмичный, временами прекращающийся, но потом начинающийся снова, негромкий стук, будто какой-то неугомонный ребенок отрабатывал удары в стену волейбольным мячом. Удары были не сильные, но раздражающие.
— У вас ремонт, что ли, где-то идет? — наконец, не выдержав, спросила Тина. Аркадий ей рассказал про больную, про консультации профессоров, про Дорна, про Мышку, про мужа больной.
— А ты-то ее смотрел? — спросила Людмила. Тине тоже это стало интересно.
— Смотрел один раз, — пожал плечами Аркадий. — Да в общем-то ничего не нашел. Определил только, что она не похожа на… — Он покрутил у виска пальцами.
— А ну-ка дай я посмотрю! — сказала Людмила. — Независимым взглядом гомеопата. Ну, просто из интереса. Дай халат! Денег с тебя за консультацию и за халат не возьму, не бойся!
Барашков с неудовольствием снял халат, Людмила пошла в соседнюю палату, а к Тине вошла ее старая школьная подруга Аня Большакова. Та самая Аня, которая после долгого перерыва встретилась Тине, глотнув со злости на жизнь немного уксусной кислоты, и та самая Аня, с которой они два года назад экспромтом пустились зарабатывать деньги пением под Новый год у кондитерской на углу Цветного бульвара.
Теперь Аню было не узнать. Куда девались то озлобление, та отрешенность, с которой она решила расстаться с жизнью, и тот шутовской облик, который приняла она, исполняя на улице арию Кармен. Теперь в палату впорхнула жизнерадостная, хорошо одетая женщина с сияющей улыбкой в глазах, с легкостью движений и грацией львицы, знающей себе цену.
— Лежишь! — сказала она, целуя Тину в щеку, не то осуждая, не то просто констатируя факт.
«Духи у Аньки хорошие, запах не помню», — как сквозь сон подумала Тина. Барашков, видя, что рядом с этой женщиной Тине пока не будет нужен никто, настолько она заполнила собой все пространство, утянулся вслед за женой.
— Лежу, — ответила Тина.
— А нечего разлеживаться! Надо вставать потихонечку, начинать заниматься делами! — Аня бросила сумку на столик, принялась выгружать из нее фрукты.
— Да ты что! Убери назад, — запротестовала Тина. — Я ничего не ем! Видеть еду не могу!
— Сама не съешь, медсестрам отдашь! — махнула на нее Аня. — Долго собираешься тут пребывать?
«Какая короткая у людей память… — подумала Тина. — Она словно забыла, как сама два года назад лежала в темной палате, отвернувшись к стене, и не хотела ни думать, ни есть, ни дышать. Теперь вот пришел мой черед. — Тина вздохнула. — Впрочем, хорошо, конечно, что она уже ничего не помнит. Будто проехала станцию, перегон какой-то на жизненном пути — и все, больше останавливаться там незачем».
— Как получится, — ответила она вслух.
— Не как получится! А чтобы через два месяца красивая была на премьере! Ты знаешь, какая замечательная у меня роль?
— Ты снова в театре?
— В другом, в драматическом. Теперь модно, когда оперные певцы исполняют драматические роли.
— Трех поросят? — не выдержав, спросила Тина. Она ведь помнила, что Анька всю жизнь проработала в детском театре.
— При чем тут поросята? Хотя и поросенка надо уметь сыграть! — не поняла подруга. — Нет! Теперь все кинулись в классику, в достоевщину. И у меня главная характерная роль!
— Неужели Настасьи Филипповны? — изумилась Тина.
— Ну, тоже знаток! — пожала плечами Анюта. — Я ж говорю — ха-рак-тер-ная!
— Значит, самого Мышкина? — переспросила Валентина Николаевна. — Теперь ведь все ставят с ног на голову.
— Да будет тебе издеваться-то! Роль генеральши Епанчиной! Очень хорошая роль, если ты Достоевского читала!
— В школе читала… — смутилась Тина.
— Вот я и говорю — если кто в школе не прочитал, дальше конец, ни в жизнь не прочитает! Времени на такой роман нет. А посмотреть в театре посмотрит. И надо так роль сыграть, чтобы персонаж запомнился вам, неучам, на всю оставшуюся жизнь!
— Желаю удачи! — от всего сердца сказала подруге Тина.
— Удача удачей, но я к тебе не за тем, — заговорщицки наклонилась к ней ниже Анюта. — У тебя, говорят, доктор знакомый есть, что делает чудеса с лицом! Дай телефон!
— А тебе зачем? Ты и так красотка! — удивилась Тина.
— Дай телефон! Какое твое дело? — чуть не зарычала на нее Анна.
— А что ты с собой сделать-то хочешь? — Тина совершенно не понимала, как можно улучшить Анину внешность. Она привыкла к ней такой, какая та была; все части ее лица казались совершенно правильно сбалансированными, и Тина просто даже не могла представить себе, что в этом, таком знакомом и даже дорогом с детства, лице можно что-нибудь изменить.
127 
